Немного отъехав от места ограбления, бандиты притормозили. Конёк и Малыш стали рассматривать трофеи.
– В бумажнике одна мелочь, – зло пробурчал Конёк. – А вот и документы. Посмотрим-ка ещё раз… Так, говоришь, Лепин?
Отборная ругань потрясла пустынную улицу.
– Янь, да это никакой не Лепин, Это Ленин!
– Как так Ленин? – встрепенулся Кошельков. – Однофамилец, что ли?
– Нет не однофамилец. Написано же: Председатель Совета народных комиссаров.
Теперь уже трёхэтажный мат вырвался из уст Кошелькова.
– Ну, Кошёлёк, ну, дешёвка… – причитал он, сжав кулаки. – Если бы мы этого Ленина взяли, нам бы за него огромный выкуп отвалили. Да ещё всю Бутырку на волю!.. Заяц, поворачивай! – крикнул он сидевшему за рулём Василию Зайцеву. – Мы их догоним! Такой фарт упускать нельзя. Гони к Совету, они там!
– Но в Совете охрана.
– Два-три человека, не больше. Перебьём!
Кое-как развернувшись среди сугробов, «ролс-ройс» рванул по трамвайным путям в обратном направлении. Но, увидев издали в свете фар, что у здания Сокольнического райсовета стоят три грузовика, из которых выпрыгивают чекисты и красноармейцы, бандиты поняли, что опоздали. Пришлось разворачиваться ещё раз. Выкуп сгорел.
В тот день Владимир Ильич вместе с сестрой Марией Ильиничной в сопровождении шофёра Степана Гиля и сотрудника личной охраны комиссара ВЧК Ивана Чабанова выехал в лесную школу на детский праздник. По дороге решили также проведать лечившуюся в Сокольниках Надежду Крупскую. Строго говоря, место Ленина в целях безопасности было на заднем сиденье за перегородкой. Но Владимир Ильич, любитель поговорить, всегда садился на переднее, рядом с Гилем. А на заднем располагались Мария Ильинична и Чабанов. Детям на праздник везли подарки: ёлочные игрушки, гирлянды, хлопушки и особый подарок – бидон ценнейшего по тем временам молока.
Подарки не состоялись. Зато революция, мировой пролетариат обрели свой рождественский подарок – жизнь вождя. А ведь нажми Кошельков на спусковой крючок, ход мировой истории бы изменился.
Английский шпион и дипломат Локкарт так вспоминал об этом человеке: «… его глаза горели холодным огнём фанатизма. Он никогда не моргал. Его веки казались парализованными…»
– Как? Как могло такое случиться? – Дзержинский жёстко смотрел на стоящих перед ним Чабанова и Гиля. – Уму непостижимо! В Москве в столице ограблен первый человек государства.
В эту минуту в своём кабинете главный чекист Советской республики походил не сколько на человека, сколько на какого-то мифического бога, способного своим взглядом испепелять людей. Ещё в кабинете были его заместитель Петерс и нарком внутренних дел Петровский. Юридически нарком внутренних дел представлял самостоятельный орган (он и образован был раньше: 8 ноября 1917 года, в то время как ВЧК – 20 декабря того же года). Но де-факто всеми, подобными случившемуся, инцидентами занималась «чрезвычайка». «Контрой» она могла объявить любого. Ну а дальше? А дальше – патронов на всех хватало.
Чабанов сделал робкую попытку оправдаться, говоря, что он и Гиль достали было пистолеты, но Владимир Ильич не разрешил ими воспользоваться.
Дзержинский подошёл к Чабанову совсем близко. Глядел в упор.
– Вы телохранитель или кто? Вы что, не знаете, что телохранитель не подчиняется тому, кого охраняет? Почему поехали ночью а не днём? Кто разрешил вам останавливаться? Почему вы сидели не рядом с Владимиром Ильичом?
Разнос был, как говорится, по высшему разряду. На Чабанова и Гиля жалко было смотреть. Петровский и Петерс молчали. При этом Петерс мрачно наблюдал за Гилем. Для него, в прошлом латышского батрака, а ныне ярого большевика и чекиста № 2, вопрос был в одном: какого происхождения подозреваемый. А так как Гиль к пролетариям отношения не имел и в своё время возил не кого-нибудь, а Николая Второго, Петерс мысленно уже вынес Степану Гилю смертный приговор. В отличие от комиссара Чабанова – тот происходил из рабочих и, следовательно, имел право на жизнь и на ошибку.
– Если ещё раз случится подобное, пойдёте под трибунал, – заключил председатель ВЧК. – А сейчас свободны.