Федр не оставался постоянным гостем в доме Мунация и Неволен. Он бродил по Кампанье и Тринакрии и если не всегда и не везде был принимаем радушно, то все-таки был всюду согрет и накормлен и дожил до глубокой старости, так что, судя по одному месту в сочинениях Марциала, он был еще в живых при императоре Домициане, имея более ста лет от роду.
В 816 году от основания Рима, то есть в 63 году от P. X., мы застаем его в Помпее.
В начале февраля этого года император Нерон, также отличавшийся необыкновенной жестокостью и развратом и вместе с тем считавший себя великим певцом и артистом, находился в Неаполе, где на театральной сцене пел и играл на цитре перед публикой. При одном из таких представлений, в ту самую минуту, когда Нерон пел, случилось ужасное землетрясение. Почувствовав удар, император, однако, не покинул сцену, пока не окончил трели одной из любимых им песен.
Устрашенные землетрясением, слушатели также оставались на своих местах, боясь покинуть театр прежде венценосного певца, который не простил бы им такой дерзости.
Едва лишь Нерон окончил пение и вышел из театра, как все здание обрушилось с ужасным шумом.
Разрушенная Помпея была уже покинута своими жителями, когда спустя месяц после ужасной катастрофы по дороге от Геркуланума шел бедно одетый старик, еле двигаясь при помощи палки. В начале улицы Могил он остановился перед мавзолеем Неволее и, казалось, обрадовался, увидев его уцелевшим среди окружавших его развалин.
Постояв несколько минут, старик, осторожно обойдя покрывавшие землю куски разного камня и мрамора, подошел ко входу во внутренность мавзолея. Затем, войдя в погребальную комнату, он стал рассматривать ниши и в одной из них увидел урну с именем Неволей Тикэ. Поняв, что она умерла еще до катастрофы, он подошел к урне и со слезами на глазах поцеловал ее; потом, опустившись на ступеньку и наклонившись к урне, он просидел тут довольно долго, очевидно отдавшись мыслям о прошлом.
– Но что сталось с Мунацием Фаустом? – спросил себя старик, выходя из забытья и поднимаясь на ноги.
Медленно вышел он из мавзолея и, увидев вблизи двух человек, сидевших на обломке мраморной колонны, спросил их дрожавшим голосом:
– Не можете ли вы, добрые люди, сказать мне, что сталось с Каем Мунацием Фаустом, жрецом августовского храма?
– Он умер, – отвечал один из сидевших, – под развалинами своего собственного дома в ужасный день землетрясения.
– А Неволея Тикэ?
– Она скончалась за три месяца до этого дня, и ее пепел покоится в том самом мавзолее, из которого ты только что вышел. Мы сами вынули труп Мунация Фауста, бывшего нашим любимым начальником, из-под развалин и отдали ему последний долг: сожгли его на костре и пепел, как он этого всегда желал, положили в ту урну, где находился пепел Неволей Тикэ.
– О! Мои бедные друзья! – воскликнул старик, закрыв руками свое морщинистое лицо, омоченное слезами.
– А ты, старик, кто такой? Ты, должно быть, знал их, если так сожалеешь о них?
– Я вольноотпущенник Федр.