— Ты что как медведь ворочаешься? Не спишь что ли, Васенька?
Он замер, увидев сквозь марлю Аксинью и тощего старика. Будто колдуя, они сидели перед зажженными свечами у раскрытого кованного железом сундука. Старуха была в домашнем платье старик — в жилете. Ее желтое лицо в полумраке казалось сошедшим с иконы, она говорила громким шепотом и вытаскивала из сундука аккуратно увязанные пачки бумаг. Лица старика не было видно, он сидел спиной к занавеске. Вдруг тот повернулся, и Вася разглядел: это был ссутулившийся старичок с маленьким сморщенным лицом, с острым носом и чахлой бородкой, сквозь которую обозначалась жилистая шея.
— Сумеешь ли завтра передать владыке? — спросила хозяйка, положившая перед ним две пачки бумаг.
Высоким надтреснутым голосом тот пропел:
— Как богу угодно.
— Ну, ступай с богом, рассвет скоро. Да передай, смотри, что на днях наведаюсь. — Старуха погасила свечи. Теперь избу освещала только семилинейная лампа[22], подвешенная к потолку на грубо согнутой проволоке. Вася уже не видел старика, а только слышал, как он прошаркал к порогу и захлопнул за собой дверь. Аксинья как ни в чем не бывало принялась за молитву.
Сон не приходил, Вася лежал с открытыми глазами, забылся лишь наутро коротким сном. Проснулся, когда старухи уже не было, с трудом поднялся, прошелся по избе.
— А, встал? — вдруг услышал он из открывшейся двери. — Значит, жить еще будешь. С чего это ты вчера разошелся-то? Грешно эдак-то, Васенька. Ведь я тебя, того… кормлю. И запомни, молить бога так же надобно, как надобен колокольный звон. Молитвами и звоном злые духи отгоняются от богова жилища и от рабов божьих.
Вася стоял, уставившись в пол. А та продолжала:
— И что только творится на белом свете! Богоотступников становится все больше и больше. Бабы, и те посходили с ума. Но всевышний своим праведным оком видит все, запомни это, внучек. Вона в Горках Марфа Иваниха до чего додумалась: в партейцы записалась. Это мимо очей господних не прошло. Наказал ее бог, при крепком-то теле от волдырей нос набок своротило. А все оттого, что совала она его, куда бабе вовсе не следует лезть. Понял!
Вася смолчал.
СВЕТ В ОКНЕ
Разве знала я тогда, что за свой характер придется расплачиваться дорогой ценой.
Следствие затягивалось. Время от времени Ковалев уезжал в город, там докладывал Быстрову о своих оперативных делах, получал новые инструкции и советы. Иногда случались такие дни, что не удавалось хоть чем-то дополнить собранный материал. Он объезжал соседние деревни, задерживался там, иногда ночевал — где как придется. Все искал, искал… Искал ту самую кем-то придуманную ниточку. Сегодня он возвратился домой раньше обычного. Фрося встретила его растерянно.
— Не ждала я вас, Митя, так рано, щи-то, поди, еще не упрели. Проголодались небось? Ну, вот что — проходите за стол, а я сейчас топленого молока достану. Садитесь, садитесь.
Она полезла в голбец[23], а Ковалев снял шинель, повесил ее на крюк, вбитый в стену, прошел в передний угол, с усмешкой задержав взгляд на иконах, которые Фрося почти не удостаивала вниманием, но бережно хранила как память о родителях. Он был расстроен безрезультатными хлопотами, но знал, что плохое настроение скоро пройдет, улетучится — это уже бывало не раз. Вот сейчас появится Фрося, и одного ее присутствия будет достаточно, чтобы он постепенно оттаял. Не лицом, нет — Фрося была красива скорее характером, или душой. Красивее всех женщин, которых он видел: такая смелая, решительная и добрая, справедливая. Однажды он, вспомнив ее разговор с Саблиным в первый приход, сказал:
— Уж очень вы отчаянная, Ефросинья Никифоровна, как моя старшая сестра. С представителем-то власти полагалось бы повежливее обходиться. Нина тоже была такая. В двадцатом году белогвардейцы расстреляли ее за то, что не давала поджигать дом крестьянина-бедняка.
— Семи смертям не бывать, а одной не миновать, — ответила Фрося. — Тихая жизнь не по мне, — она сочувственно посмотрела на Димитрия, добавила: — Трудная у вас служба-то. Подленьких людей еще хватает. Некоторые и в начальство пробрались… А что мне Саблин? Мне с ним — не детей крестить… «Видно, председатель-то сельсовета к молодой хозяйке лыжи подкатывал, обидел крепко — вот и в подлецы его записала», — отметил про себя Ковалев.
22
Семилинейная керосиновая лампа — это лампа, фитиль которой по ширине равен семи линиям — примерно 18 мм. —
23
Голбец — в деревянных избах — конструкция при печи для спуска в подклет. Может быть оформлен в виде загородки или чуланчика с дверцами, лазом и ступеньками. В голбце в виде отдельного помещения под тёплым полом в русской избе хранили в зимнее время запасы овощей. Вход в него делался в виде люка в полу из обогреваемой комнаты. Для глубокого голбца могла быть сделана лестница в несколько ступенек. —