— Тогда так: в Костряках я квартирую у Шубиной Ефросиньи. Ее недавно судили, хотя и не осудили.
— За что?
— Оговорили в краже мешка с зерном из колхозного амбара.
— То есть что значит: оговорили? Кто, зачем? Суд — я сужу по твоему «не осудили» — разобрался, чем же ты не доволен? И при чем тут я? Обжалуй в высшие судебные инстанции, законы знаешь. Или считаешь, без оснований оправдали?
— Да нет, меня заинтересовало другое: почему и для чего оклеветали.
— Считаешь, что это может иметь отношение и к твоему делу?
— Вполне возможно, жену председателя тоже больно оговорили.
— И чего же ты хочешь?
— Я хотел бы посмотреть следственное дело, по которому ее пытались обвинить. Вы понимаете, товарищ начальник, она такая, что никогда и ничего украсть не может, она очень прямодушная. Я очень хорошо ее знаю, верю ей.
Начальник снова прищурился:
— Ну, добро. С этого бы и начинал.
— Понимаете, над ней вначале устроили самосуд, избили. Неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы не вмешались комсомольцы и председатель сельсовета Саблин. Так вот, возможно, мне удастся установить, кто заварил эту кашу.
— Резонно. Считай, что убедил. Хотя не упускай из виду, что бывают и случайные совпадения. И помни: времени у тебя мало. Вот полюбуйся, коли уж сам заявился, — Быстров пододвинул бумагу. — В твой огород камушки.
Ковалев стал читать:
«Надо передать слугам сатаны, чтобы они больше не ездили в Костряки, не копалися в старых делах. Прихожане истинно православной церкви все видят, но греха не вкусят. А кто приедет, того ждет то же, что и председателя колхоза Романова. Поклянемся же перед господом богом, что в противоборстве со слугами сатаны выполним любой его наказ…»
— Это что же? Церковная листовка?
— Анонимка, случайно оказавшаяся в районном отделении милиции. Прочитайте еще и на обороте. — Быстров перевернул листок.
«Скоро будет огненный дождь, начнется светопреставление, свет канет в бездну. И кто не будет иметь письма, а будет помогать коммунистам, того сила господня сурово покарает. Аминь!»
— Не помешаю? — войдя, спросил невысокого роста мужчина в штатском, склонный к полноте и годами постарше начальника.
— Никак нет, — ответил Быстров.
— Начальство, над чем-то задумалось глубоко? Стука не слышит, — сказал вошедший, здороваясь за руку. — Есть новости?
— Есть, — Быстров подал листовку Чекову, секретарю обкома партии, которого Ковалеву уже приходилось встречать, но не так близко. Секретарь пробежал глазами по бумаге.
— Вот, значит, как! Кого же они пытаются припугнуть?
— Должно быть, нас прежде всего, чекистов, — ответил Быстров. — Вон как возвеличивают — слугами самого сатаны называют.
— Что ж, можете гордиться, — полушутя сказал Чеков, потом сел на стул и уже серьезно добавил: — Значит, зашевелились. Еще что?
— Еще вот идет у меня разговор с Димитрием Яковлевичем, уполномоченным по делу об исчезновении председателя колхоза Романова.
— Что-то важное случилось в Костряках? — насторожился Чеков.
— Квартирную хозяйку его судили, — ответил за Ковалева Быстров.
— И что же? А ну, рассказывайте.
— Якобы за кражу колхозного зерна, — включился в разговор Ковалев. — Но у меня сложилось мнение, что это дело было кем-то ловко сфабриковано.
— Доводы? — Быстров энергично поднялся из| за стола. Он вообще не умел долго сидеть.
— Пока одна только интуиция, — ответил Ковалев.
— Но ведь руководствоваться одной интуицией, а более того личными эмоциями нам не положено. Это, конечно, на курсах вам говорили?
— Стоп, стоп! — вмешался Чеков. — У вас есть основания сомневаться в квалифицированности действий товарища Ковалева?
— В общем-то, никак нет, — замялся Быстров. — Но… согласитесь со мной, личные симпатии к молодой хозяйке квартиры следовало бы попридерживать, не время: дело-то пока почти не продвигается.
Ковалев, готов был сквозь землю провалиться, упрек он считал более чем справедливым.
— Та-ак, — протянул Чеков, повернулся к Ковалеву и потребовал: — расскажите самую суть.
— Эта женщина, то есть Ефросинья Шубина, говорила мне, что писала жалобу в район о том, что односельчанин Глебов, у которого хозяйство очень крепкое, не платит и половины государственного налога.
— И как? Стали с него взыскивать полную меру причитающегося?
— В том-то и загвоздка, что все осталось по-прежнему.
— Вот это уже полное безобразие! — Чеков нахмурился. — Продолжайте! Слушаю.
— Я поинтересовался, дошла ли жалоба, отправленная по почте, до райисполкома, зашел свериться. Оказалось, ее там нет, не могли же ее потерять в исполкоме.