В ГОСТЯХ
Сидоров не знал, что сообщением о Крюкове окажет нам неоценимую услугу. Если бы он знал, что это означает, то вряд ли решился бы на такой шаг. Исходя из этого, я твердо верю в то, что рассказ его о разрыве с Кожевиным звучал правдиво.
Егор Григорьевич Сидоров жил на Горском хуторе, недалеко от мельницы, в большом пятистенном доме с резными наличниками.
Пойменные луга серебрились росой, пахло разнотравьем. Рано утром, миновав плотину и поднявшись на взгорок, к дому, Ковалев привязал коня к железному кольцу на сосновом столбе ворот, постучался. По блоку, гремя цепью, заливаясь лаем, из глубины двора к воротам подкатилась огромная лохматая собака. Хозяева открывать не спешили. Ковалев повторил стук, в ответ еще громче залаял пес. Из дома по-прежнему никто не выходил. Димитрий зашел в палисадник и постучал по стеклу окна. Во дворе кто-то цыкнул на собаку.
— Чего надо?
— Из ГПУ, — ответил Ковалев.
Тотчас звякнула щеколда, в калитке показалась заспанная и давно небритая физиономия мельника.
— А, товарищ уполномоченный! — от Сидорова несло сивушным перегаром.
— Дело есть, гражданин Сидоров, — тихо сказал Ковалев.
От его спокойного голоса волнение мельника улеглось.
— Милости просим, — настежь отворил он калитку и посторонился. — В моем доме завсегда рады гостям, проходи, проходи, гражданин-товарищ.
По тесовому настилу они прошли к высокому крыльцу и поднялись в избу.
— Присаживайся, — хозяин поставил полумягкий стул возле стола, а сам поспешил за перегородку, откуда вышел с двумя гранеными стаканами. — Марфа! — зычно крикнул он в горницу. — Приготовь на стол, да из подполья принеси, што покрепче.
Хозяйка без единого слова прошла в сенцы. Вскоре на расшитой скатерти появилась холодная курятина, соленые огурцы, капуста и четверть самогона. Сидоров наполнил стаканы.
— Первач, — он ногтем постучал по бутыли и гордо добавил: — Для особо уважаемых гостей держу про запас. Только таковых-то, прямо скажу, не прибивалось к нашему шалашу.
Ковалев в это время рылся в своем планшете.
— Ежели, гражданин начальник, — продолжал мельник, — ты по какому ни то делу, то у меня закон один для всех — сначала подкрепиться, потом и разговор идет проворнее. Все однако расскажу что могу. А пока мне подлечиться малость надо: башка трещит, спасу нет. Ну, давай выпьем по одной-то. Будем здоровы! — и он степенно опрокинул стакан и удовлетворительно крякнул. — Всяк выпьет, да не всяк крякнет. Хороша! Да ты, я вижу, даже не пригубил. Обижаешь.
— Не пьющий я, Егор Григорьевич.
— Не поверю, — признался Сидоров, — ей богу, не поверю, хоть клянись. Не пьют только те, кому не подают да у кого денег нет. А мы, слава богу, пока живем, душу не морим. Ну, уважь, гражданин начальник, выпей, — настаивал он. — В теперешние-то времена все хлещут почем зря. Я скажу так: пусть пьют по-людски, у кого ум не пропит. А вот, к примеру, сосед у меня квелый, во рту ни единого зуба, хозяйство — ни кола ни двора, так он последний грош отдаст за выпивку. А почему? Жрать-то, говорит, мне все одно нечем, потому как зубов нет, а самогон жевать не надо.
Ковалев понял: хозяин не отстанет, взял стакан, чокнулся и чуть-чуть пригубил.
— Сильный же ты мужик! Как тебя хушь кличут-то?
— Димитрий.
— А по батюшке?
— Молод еще, рано по батюшке величать.
— Одобряю таких, давай пять! Ты мне навроде как сынок.
Ковалев, наблюдая за Сидоровым, понял, что в самом деле повел себя правильно, расположил к себе хозяина.
— Нешто я не понимаю, какая должность чего от человека требует. Тебя, к примеру, твоя должность не отпускает ни в день, ни в ночь, все работаешь и работаешь. Отдохнул бы у меня денька два. Живу в достатке, все есть, окромя птичьего молока.
— Спасибо, Егор Григорьевич, но не могу. Дельце есть у меня к вам, — не стал дослушивать Ковалев хозяина.
— Сказано ведь: чем могу — помогу.
— С Кожевиным Куприяном давно дружите?
— Дружил да забыл.
— Что так?
— Э-э, тут, брат, дело хитрое, — Сидоров подмигнул и поднял указательный палец. — Мельница-то моя на три колхоза. Все мое начальство — сельский Совет, он и легурирует все дела, доверяет мне — и все тут. А этот гусь сует нос куда не следует. Помол ему давай первому, а гарнец с него брать — и не моги. Пьяный как заявится, за грудки хватает: ставь ему кумышку, хушь из колена выломи. Не дашь — драться лезет. Фулиган и нахал, больше о нем ничего доброго не скажешь.