Дверь открылась, и на пороге появился коренастый мужчина с черной бородой, в заснеженном тулупе, в руке — кнут, следом за ним — другой, худощавый, лицо закрыто воротником.
— Мир д-дому сему, — заикаясь, произнес простуженным голосом коренастый, отряхнул тулуп, ощипал пристывшие к бороде сосульки, перекрестился на передний угол. — Уд-дачно, выходит, п-попали, п-прямо к горячей похлебке. П-подумать только, п-пахнет-то как!
— Милости просим, — Федор удивленно рассматривал нежданных гостей.
У первого большие карие глаза, нос с горбинкой, из-под бороды на щеке проступает грубо зарубцевавшийся синий шрам. Лицо широкое, плоское и вроде бы знакомое. Второй, откинув воротник тулупа, открыл узкоглазое, тусклое лицо; он нетерпеливо топтался на месте, нервно потеребливая жидкие, опущенные книзу калмыцкие усы.
— Куда путь держите? — Федор прикрыл всей пятерней висок, словно бы боясь упустить из памяти что-то чрезвычайно важное. Но это необходимое сейчас никак ему не давалось.
— Не нравится мне т-такой вопрос, — пробасил чернобородый. — Хороший хозяин за стол бы п-пригласил, а т-ты: куда? Неласково встречаешь. К тебе мы. Угощай!
— Можно и угостить, дело обыкновенное, да что-то не признаю я вас, не здешние, что ль?
— Гляди-ка, п-память, выходит, отшибло, бывший учитель, — наступал коренастый, смело проходя к столу. — А т-ты смотри-смотри, может, з-знакомые, а? Вспомни, не пересекались ли наши п-пути-дорожки? — Бородач вытащил из-за пазухи четвертную бутыль с мутновато-молочной жидкостью, поставил ее посредине стола, как охотник ценную добычу, швырнул на лавку кнут и тулуп, похожий на медвежью шкуру, и зябко потер руки.
— Завернули на огонек. Вьюга-то вон к-какая сволочная, а согреться негде. Д-давай кружки, — гость из-под черных крутых бровей сверкнул глазами. — А насчет т-того, что знакомы, не ломай голову. Это я так, к слову п-пришлось, уж не изволь беспокоиться. Главное, не нарушай обычая русского: встречай путников хлебом-солью.
Случается, встретится на жизненных перепутьях человек впервые, ни лицом, ни статью — ничем не примечательный, скромный, а кажется, что ты с ним всю жизнь рядом прожил, он вошел в твою душу и радость ей принес. С таким только раз поговорить — и весь он перед тобой, просвечивает, как чистое стекло. Но этот… Этот был не таков. Сойдешься с ним с глазу на глаз — на всю жизнь в память врежется. Нет, не простотой и душевностью, а совсем противоположными качествами. Черная окладистая борода, синеющий шрам и копна волос, возможно, маскируют его истинное лицо. Да, Романов видит этого человека не впервые, где-то встречал уже именно этот холодный, жесткий взгляд. В нем — необузданное своенравие и презрение. Такой для достижения цели не остановится ни перед чем.
Так размышлял Федор, когда нес из-за занавески две эмалированные кружки. Он поставил их перед пришельцами, которые уже бесцеремонно расселись за столом.
— Считать разучился? Еще одну! — грубо потребовал бородач. — Мы же со своим самотеком к тебе пожаловали, причаститься с тобой, так ты хоть посудину давай.
Когда Федор шел за третьей кружкой, он остро ощущал на спине колючие взгляды. Заметил их и Вася, который с приходом мужиков зашел на кухню и с тревогой наблюдал оттуда за непрошеными гостями. Отец долго искал кружку в посудном-шкафчике и в это время успел шепнуть сыну: «Беги, Вася, к Архипу на конный, а уж с ним — в сельсовет, вызывайте милицию… Эти люди — не наши. Я их тут попридержу». И тут же громко сказал, чтобы слышали и те, за столом:
— Есть, как же, непременно есть еще одна кружка, вот только угадать, где она стоит, мигом будет на столе, коли уж вам так хочется.
Вася незаметно выскочил из избы и со всех ног пустился вниз по улице, рассекая метельную мглу. Через несколько минут он снежным комом влетел в конюховку[3] и выпалил деду Архипу наказ отца.
Вьюга усиливалась. Ветер все сильнее гнал тучи снега, дорогу быстро переметало. Дед Архип и Вася ехали молча. Старик, то и дело поторапливая кобылицу, не смел и подумать, что они не успеют прийти Федору на помощь. Вася поеживался, кутаясь в плохонькое пальтишко и пряча ноги в солому. Пегашка поминутно сбивалась, а на половине пути вовсе остановилась, увязнув в снегу всеми четырьмя ногами и не пытаясь больше сдвинуться. «Не доедем», — молнией пронеслась тревога в голове Архипа. Он вылез из кошовки, нащупал ногами дорогу, помог лошади выбраться из сугроба. Подбодренная хозяином, она собрала все силы и рванула повозку так, что Архип едва успел ухватиться за облучок, чуть не свалился и Вася.