– Я тоже спать пойду, – сказал Поль.
– Ты мне не расскажешь?
– Что именно?
– Как у вас все прошло с папой.
– Знаешь, рассказывать-то особо нечего. Мы с ним все помнили по-разному. Думаю, со временем каждый все перестроил под своим соусом. Наверно, я все преувеличил. А он, со своей стороны, постоянно все преуменьшал. И в итоге трещина стала еще глубже. Расстояние – еще больше. Со словами всегда так. Считается, что они должны нас сближать. Стирать недоразумение. А они, наоборот, только подливают масла в огонь.
– Будь добр, избавь меня от своих туманных теорий. Мне не нужен комментарий к тексту. Я просто спрашиваю: как все прошло? Что вы друг другу сказали?
– Ничего особенного. Ты же знаешь, какой был папа. Не слишком-то большой любитель болтать. Ну, не знаю. Поговорили о том о сем. Как он себя чувствует. Где у него болит. Что врачи говорят. Какая погода на улице. Он мне рассказал, как дела у кузенов, у кузин. То есть как дела… голые факты, ничего больше. Одного опять с работы уволили. Другой развелся. Третий ребенка родил. А у кого-то опухоль вырезали.
– Мама там была?
– Когда?
– Когда вы виделись.
– Была. Ну, как была… в начале и в конце. По-моему, хотела нас оставить вдвоем. Дать нам шанс поговорить. Ты же ее знаешь. Прямо ничего не сказала, но ей вдруг, как на грех, страшно захотелось чаю. И вернулась она через полтора часа. Якобы встретила в буфете бывшую соседку.
– И… И это все? Вы не сказали друг другу ничего важного? Не было…
– Чего не было? Попытки помириться? На отцовском смертном одре. Великая сцена: они прощают друг друга перед уходом в вечность? Нет. Ничего похожего. Он меня сфотографировал. Дважды. Я ему положил руку на плечо. Он мне улыбнулся. Вот и вся великая сцена. Даже не знаю, почему она разыгралась. Ни один из наших взаимных упреков никуда не делся. Но он меня дважды сфотографировал. Я положил руку ему на плечо. И он мне улыбнулся. Не знаю, что все это значило. Думаю, какая-то форма приятия. В смысле – у нас все вышло так. Но что-то по крайней мере вышло. Что-то было. Мы были отцом и сыном. Вот так мы ими были. Могло быть лучше. Могло быть хуже. Но какая-то история у нас случилась, и она принадлежит нам. Ладно, сестричка. В самом деле поздно. Теперь попробуй поспать. Нас ждет длинный тяжелый день, как говорится…
– Забавно.
– Что?
– У тебя прямо мания, вечно ты говоришь “как говорится”. Антуан не совсем неправ. Ты никогда не переживаешь вещи прямо. И никогда до конца.
– Наверно. Но в одном он ошибается: я ничего не могу с собой поделать. Я такой не потому, что снимаю фильмы. Я снимаю фильмы, потому что я такой. Чтобы немножко сократить расстояние. Пробить фильтр. Разорвать завесу.
Я изобразила, что играю на флейте, выслушивая его разглагольствования. Он улыбнулся:
– А потом меня же обвиняют, что я живу не прямо, а косвенно… Ладно, спокойной ночи. Ну… остатка ночи.
– Как говорится…
– Да. Как говорится…
Поль поднялся к себе в спальню, и ступеньки на этот раз скрипели так, словно на них ступал отяжелевший человек. И откуда вдруг тяжесть, подумала я. Потом взяла плед и свернулась калачиком на диване.
Сцена четвертая
Антуан
Перед тем как лечь спать, я проверил почту. В половине второго пришло письмо от Эдуарда. Ужин с клиентом прошел удачно. Разумеется, из-за моего отсутствия пришлось слегка встать на уши, дело не его и роль тоже, но, в общем, он считает, что скорее выкрутился. Может он взамен на меня рассчитывать на послезавтрашней презентации? Я отметил это “взамен”. Я прекрасно видел, в каком он был смущении, когда я сказал, что на ужине быть не смогу, хороню отца. И все-таки он сделал попытку. Похороны ведь завтра, да? И это где, в полутора часах от Парижа?
– А во сколько начало? – спросил он.
– В одиннадцать, по-моему. Но я хочу накануне вечером побыть с матерью и сестрой.
Рожа у него была такая, как будто я говорю по-китайски. Вернее, нет. Я не так выразился, учитывая, что Эдуард свободно на нем говорит – по его словам, надо быть круглым идиотом, чтобы в сегодняшнем мире не выучить китайский, это должно быть обязательным, как с английским. Так или иначе, он делал вид, что не понимает, зачем мне так уж нужно быть с родными накануне вечером. А главное, как это может служить оправданием для отмены решающего ужина с крайне перспективным клиентом, которого я обрабатывал несколько месяцев и сделка с которым была страшно выгодна для фирмы.