Пока мать разглагольствовала, я не сводила глаз с Поля. Но он слушал внимательно, даже без обычной своей иронической ухмылочки. А Антуан на минутку оторвался от телефона. Я видела, что ему трудно сдерживать волнение. И гнев наверняка, когда она намекнула, что и мы, как Поль, могли бы хаять место, где выросли. Я знаю, Антуан не терпит, когда его в этом уподобляют брату. Да и в остальном тоже.
Мама спросила, хочет ли кто-нибудь десерт: там в холодильнике есть какие-то ванильные творожки, папа к ним пристрастился в последнее время, она ему их носила в больницу. А ведь раньше не особо любил такие штуки, ни сладкое, ни молочное. Наверное, лечение так подействовало. Когда она последний раз ходила в супермаркет, машинально их купила, а теперь и есть-то их некому. Казалось, ее это всерьез огорчает. Я ее успокоила, пообещала, что завтра утром увезу их детям. Хоть мне и придется теперь весь день держать их в больничном холодильнике. Я решила, что поеду прямо на работу. И так вставать ни свет ни заря, чтобы добраться вовремя. Незачем делать крюк, заезжать домой. Пускай Стефан следит, чтобы дети проснулись, оделись, позавтракали, собрались и не опоздали. Не удивлюсь, если Ирис уйдет без рюкзака, а Саша забудет дневник. В последний раз, когда я оставила их без присмотра, Эмма прогуляла первый урок, потому что забыла поставить будильник.
Со стола убрали быстро. На сей раз все сложили в посудомоечную машину. Мама уселась в свое кресло и включила телевизор. Опять крутили “Картуша”. Поль подсел к ней с бутылкой лимончелло, в кулинарии купил. На его вкус, слишком сладкий, но он вспомнил, что мне такой нравится. И за неимением виски или водки решил, что 30 градусов и ему сгодятся. Только я уместилась рядом с ним на диване, как у меня завибрировал телефон.
– Это Стефан, – сказала я и вышла в сад поговорить.
Не знаю, зачем я солгала. Кому какое дело, кто мне звонит. Я приняла звонок, и голос Янна спросил, как я, держусь ли после нашего последнего разговора – мы созванивались сразу после похорон, и он терпеливо слушал мои рыдания. Его жена с детьми смотрят “Картуша”, он сказал, что уже его видел, и пошел прогуляться и звякнуть мне, ему так хотелось услышать мой голос. Ему меня не хватает. Как же ему меня не хватает. У него язык не поворачивается такое говорить, но он хочет меня, прямо здесь и сейчас, сразу как услышал.
– Но я пока молчу, – заметила я.
– У меня встает даже от твоего молчания, – отозвался он.
И я спросила себя, относится ли и это к разряду “жизнь продолжается, несмотря ни на что”, “все переплетается” и превращает наше существование в грандиозный фарс. Смерть отца и голос любовника, от которого я уже влажная, а параллельно в гостиной моего детства блудный сын и сын верный смотрят с матерью старого Бельмондо, вливая в себя стопки итальянского ликера, большущие, как стаканы.
Я вышла из сада и прошлась по улице. Во всех окнах горит свет, время семейного ужина. Я подумала, что жизни у них наверняка тоже непростые. Их швыряет как щепки, но они достойные, упорные, упрямые. Наверное, кому-то в такой жизни тесно. Другие плывут по воле волн. Но каждый делает что может. И иногда выходит совсем не плохо. По крайней мере какое-то время. В общем, мне хочется в это верить. Я сказала Янну, что ухожу от Стефана, он почти не отреагировал. Должно быть, подумал, что ничто не ново под луной. Не такая уж важная новость. Мы довольно давно вели разговоры о том, чтобы жить вместе, это предполагает, что мы оба расстаемся с супругами, в главном договорились, остается понять, когда именно. Ну, он всегда про это говорит, про удобный случай, а тот все никак не подворачивается: то жена что-то хандрит, то дети, похоже, приболели, то теще сообщили, что у нее, возможно, рак, то на работе неприятности, на него давят, завотделением держит его на мушке, он не может совладать со всем сразу.