Вчера, когда я вернулась домой из нашего сарая для рыбацкого снаряжения, который мы снимаем в Торстенвике, случилось то, что должно было случиться. Среди моих роз стоял Орн и измерял что-то, и его резиновые сапоги уже успели примять мои любимые «Реасе». Я посмотрела на Свена, который стыдливо отвел взгляд.
— Я не хотел тебя расстраивать, Ева, и позвал Орна, чтобы мы могли вместе все обсудить. Зима предстоит суровая, и нам придется заменить трубы. Послушай сама, что скажет Орн. Уверяю тебя, он прав.
Я ничего не ответила, только пошла прямо к Орну, который шагнул мне навстречу, не обращая внимания на розы под ногами. Желтые, розовые и кремово-белые бутоны смешались с грязью, и у меня защемило сердце. Я с трудом заставила себя вежливо поздороваться с Орном, который пожал мне руку, предварительно вытерев ее о брюки. Его водянистые глаза и красный нос с синими прожилками свидетельствовали о том, что он по-прежнему пьет запоем. Волосы у него были грязные и всклокоченные.
— Ты пришел поговорить о трубах?
— А о чем же еще? — удивленно уставился на меня Орн. — Конечно, о трубах. Если не хотите остаться зимой без воды, самое время их заменить. Вообще-то это давно надо было сделать, но раз уж вы сейчас решили… Придется покопать, но…
— Насколько глубоко?
Орн отвернулся и подошел к розам. Я встала рядом.
— Свен сказал, что ты переживаешь из-за роз, Ева. Нам придется выкопать канаву два метра глубиной. Неширокую. А трубы пройдут приблизительно вот здесь.
Орн показал, что канава пройдет прямо среди кустов роз и потом дальше в сад. Он пообещал копать осторожно, заявил, что знает, как выглядят у роз корни, и заверил, что будет обращаться с моими кустами, как с любимой женой. При этом он захохотал и посмотрел на меня, чтобы проверить, как я отреагирую на шутку. Но я развернулась и молча ушла в дом. Свену пришлось играть роль хозяйки и предлагать Орну кофе. Пока они пили его в саду, я тоже налила себе чашку и присела за стол. Но не для того, чтобы писать, а чтобы подумать.
Что бродило у меня в голове, когда я сидела там за столом? Я взяла дневник, погладила его и поняла, что в нем осталось всего несколько чистых страниц. Это было не что иное, как жизнь, переплетающаяся с жизнью, мысль, переплетающаяся с мыслью, неизбежность, обвивающаяся вокруг тела, словно змея. Дневник с розами на обложке. Как Анна-Клара узнала?.. Конечно, она не могла знать, но видела, с какой любовью я ухаживаю за розами, и поняла, где мое самое больное место. Теперь моя очередь. Я должна спросить себя, что мне делать. Что мне предназначено судьбой, и что я могу сделать, чтобы это осуществилось.
Ночью я почти не спала — разговаривала с ушами Бустера. Убедившись, что Свен заснул глубоким сном, подкрепленным двумя таблетками снотворного, которые я разболтала в его бокале за ужином, я встала и вышла в гостиную. Там уже была приготовлена одежда. Луна ярко светила, и я чувствовала, что она со мной заодно. Я достала из гаража лопату и пошла к маминой могиле, как когда-то. Каждое движение лопаты сопровождалось воспоминанием из детства, которые я пыталась успокоить, шикая на них, как старую собаку. Я, которая никогда не умела успокаивать собак.
Руками в перчатках я начала раздвигать розы. Они сопротивлялись, выставив шипы. Сильные гибкие ветви пытались дотянуться до меня, но я была непреклонна. Наконец, я воткнула лопату в землю и начала копать под аккомпанемент своих мыслей. Слова из прошлого, смех звучали у меня в голове. Моя дочь со странностями. Глубокий копок. Ты никчемное существо. Сломанный корень. Я научилась любить себя, тебе тоже придется это сделать. Горсть камней. Я никогда больше не вернусь. Дождевой червяк. Тогда мы едем в ресторан! Еще земля. Нет смысла разговаривать с Евой. Она вообще ничего не знает о жизни. Еще камни. Ты пугливый мышонок. Корни. Любила, любила… А теперь споет Ева! Что-то твердое. Но ты ведь всегда меня презирала, не так ли? Я все копала и копала. Ты трусиха, ты боишься жизни! Я вся вспотела, но копала все глубже. Ловила ртом воздух. Чувствовала боль в груди и в животе. Постепенно я вообще перестала понимать, что делаю.