Гудрун вернулась с огромной кружкой кофе и тарелкой, полной бутербродов, уже успев засунуть что-то себе в рот. Как всегда. Конечно, пекарни Берит больше нет, но хлеб, который Свен покупает в пекарне у Осы, тоже весьма неплох. Гудрун вздохнула:
— Не понимаю, почему я так голодна. Перед завтраком Сикстен сказал, что ему надо куда-то уехать, и у меня совершенно пропал аппетит. Не могу есть в одиночестве. — Она откусила кусок бутерброда, отпила кофе и откинулась на спинку кресла, глядя на солнце. — Наверное, в нашем возрасте уже вредно загорать, но мне на это наплевать. У вас тут так здорово. У нас же совершеннейший бардак. Сколько ни пытаюсь навести порядок дома и в саду, такое ощущение, что я просто перекладываю хлам с одного места на другое.
— Тебе удалось позаботиться об Ирен?
Рассказы Гудрун об уборке все равно что сказка о заколдованном горшке. Забудешь заклинание, и каша польется из него, заливая всю кухню. Но, видимо, имя Ирен оказалось тем самым заклинанием, способным остановить поток слов Гудрун. Пару дней назад Ирен перевели в новый дом престарелых, тот самый, обитателям которого так сочувствовал Свен и где работает Гудрун. Она занимается там тем, чем должен заниматься немногочисленный персонал Сундгордена: кормит стариков, помогает им принимать душ и вывозит на солнышко погреться, когда у нее есть время. Но пока что его не нашлось для Ирен. Видите ли, все произошло слишком быстро.
Гудрун опять вздохнула:
— Летом у нас не хватает персонала, и мы готовы нанять кого угодно. Понятия не имею, чем занимается биржа труда, но на наши объявления никто не откликается. Кстати, у нас появился новый помощник, он алжирец, но всю жизнь прожил во Франции, говорит по-французски и почти не понимает по-шведски. К тому же, не первой молодости. Он носит странные сандалии, надевая их на носки. Мы испугались, когда его увидели, но оказалось, у него есть подход к старушкам. Сегодня я видела, как он сидел с Ирен за столом. Она отказывалась есть и хотела вернуться в кровать, но он положил ей руку на плечо и сказал: «Ирен, ты же не откажешься выпить чашечку латте ради меня?» Его легкий французский акцент почему-то сделал обычный кофе с молоком привлекательным! Ирен кивнула и мигом опустошила две кружки. Она заставила его пообещать, что он как-нибудь вывезет ее на солнышко и они выпьют вместе латте, потому что ей не хочется сидеть у себя комнате теперь, когда она познакомилась с таким приятным мужчиной. А потом она попросила его помочь ей утопиться в озере. И выглядела очень довольной. Хотя обычно почти ничего не ест.
Теперь вздохнула я:
— Сколько, думаешь, ей осталось?
Гудрун подставила тарелку под подбородок, чтобы поймать кусок сыра.
— Трудно сказать. Кто-то умирает, стоит ему оказаться в доме престарелых. Просто решает умереть и умирает. Другие цепляются за жизнь. И мы знаем, что Ирен как раз из таких. Персонал ее любит. Все говорят: она такая вежливая, все время благодарит.
Благодарит. Какая ирония судьбы. Петра оставила розы в покое и тоже принесла себе чашку кофе. Мы еще поговорили об Ирен, о том, какой она была до болезни, и Петра сказала:
— Да, ее трудно назвать приятным и легким в общении человеком, но нельзя отрицать: все, что она говорила, думала и делала, было из ряда вон выходящим. Может, чтобы тебя помнили, вовсе не надо быть милым и любезным? Достаточно быть просто неординарным человеком.
— Но ведь Мать Терезу все помнят, а она была добрейшим и милейшим человеком, — вставила Гудрун первое, что ей пришло в голову. Петра расхохоталась.
— Мать Тереза? Ну да, конечно. Только что ей дала доброта: славу? Деньги? По мне, уж лучше брать пример с Ирен, чем с Матери Терезы. Во всяком случае, наш с Хансом брак стал нормальным, только когда я перестала изображать Мать Терезу.
Поскольку она сама затронула эту тему, мы засыпали ее вопросами. Петра замахала на нас руками:
— Я еще сама не знаю, что будет дальше. Он звонил два раза, а по телефону, как вам известно, молчать трудно. Особенно, когда звонок междугородний. Наш Ханс слишком жаден для этого. Так что у нас состоялось что-то вроде разговора, и он сказал, что готов начать все сначала, если я постараюсь. Я спросила, чего именно он от меня ждет, но он не ответил. Сказал только, что я нужна ему. Не знаю, достаточно ли мне этого. Так хорошо одной, скажу я вам. Как давно уже не было. В доме никто не мусорит: каким я его утром оставляю, таким и нахожу вечером. Ума не приложу, как меня угораздило потратить полжизни на какого-то Ханса. Надеюсь, это была худшая половина моей жизни.