Я поспешила сесть в лодку и отправилась в обратный путь. Я оказалась права, буквально через пару недель у меня начались схватки, и папа отвез меня в больницу, где я родила Сюзанну. Я назвала дочь в честь сестры Джона, хотя видела ее только раз. Сюзанна. Она была такой радостной. Наверно, ангелы пели, когда она родилась. Папа привез нас домой в машине, которую долго гонял взад-вперед перед больницей, чтобы согреть, тем холодным и дождливым июньским днем. Он помогал мне управляться с Сюзанной, потому что, вернувшись домой из больницы, я слегла с простудой. Он пеленал малышку и подносил мне, чтобы я дала ей грудь. Я делала это с радостью. Я часто вспоминала о кровотечении, которое было у меня в день смерти мамы, и боялась даже представить, что могла потерять Сюзанну. Кровотечение не прекращалось несколько дней, но Сюзанна выжила. Мы обе выжили.
Мы втянулись в деревенскую жизнь. Скоро нас стали воспринимать как семью: меня, папу и мою дочь. Через несколько месяцев после рождения Сюзанны я перестала называть его папой и начала обращаться к нему по имени: Свен. И поскольку у нас теперь была малышка, а у меня в глазах появилась недетская мудрость, все в деревне забыли, что когда-то я считалась его дочерью, и я превратилась просто в Еву.
Я думаю об этом, когда смотрю, как Свен выходит из дома и подходит к столу, где мы сидим с Петрой и Гудрун, как он подсаживается к нам. Я понимаю, им любопытно узнать, «как у нас с этим», ведь мы со Свеном живем, как муж с женой, не являясь ими. Им трудно понять, что у него всегда была своя жизнь, а у меня — своя. Я никогда не спрашивала, как он удовлетворяет свои потребности, но знаю, как я удовлетворяла свои. Свидания на одну ночь с незнакомцами. Редкие, мимолетные. Этого было достаточно, чтобы насытить те крохи желания, которые остались у меня после расставания с Джоном.
И если мои подруги переживают, что после стольких лет их браки распадаются, то у нас со Свеном по-прежнему есть наша дружба, наша преданность друг другу. Мы знаем, что нас двое в этом мире. Поэтому совершенно естественно, что в своем дневнике я зову его папой, пока он был моим папой, и Свеном, когда он перестал им быть. Свен ухаживает за огородом, я забочусь о розах. Вот и вся простая истина.
АВГУСТ
2 августа
Август пришел и в этом году. В последние дни стоит такая хорошая погода, что никто не воспринимает меня всерьез, когда я жалуюсь на темноту.
— Сумасшедшая, — говорит Свен, — ты всегда недолюбливала август. Радуйся, что туристы разъехались, и мы теперь сможем отдохнуть. Сама же сетовала, что на скалах негде присесть, ведь ты всегда предпочитаешь любоваться морем в одиночестве. — С этими словами он погладил меня по щеке и улыбнулся.
Я задумалась, почему Свен навсегда остался со мной и Сюзанной, даже не помышляя о том, чтобы жить своей жизнью. Наверно, он был счастлив с нами и испытывал удовлетворение от того, что впервые в жизни поступил правильно. Ему больше не нужно было идти на компромисс со своей совестью, и он мог возместить мне то, чего недодал, когда я была ребенком. Но несмотря на это, я не уставала повторять Свену, что если он и был в чем-то виноват, то уже искупил свою вину сполна. Тем более, что я ему не родная дочь. «А что такое родная?» — возражал он, и мне нечего было на это ответить.
Что связывало нас все эти годы, могли понять только мы. Я сижу за столом, хотя еще не ночь, а вечер, и размышляю. Свен гремит тарелками в кухне, наверное, решил, что пара бутербродов на ночь будут весьма кстати. Я знаю, что тело скоро не выдержит моего жесткого обращения. Боли в спине не отпускают, а теперь к ним добавились еще и боли в желудке, как будто внутри у меня — раскаленные угли. Знаю, что небрежна по отношению к своему здоровью, но зачем продлевать и без того тусклую жизнь на каких-то пару лет? Чтобы провести их в доме престарелых, как Ирен? Ответ однозначно отрицательный. Уж лучше я сброшусь со скалы в море. Но почему я написала: «тусклую жизнь»? Ведь, если подумать, мне выпало то, о чем многие лишь мечтают. Мне выпало любить и быть любимой.
В доме пахнет летом. Так же пахло в то лето, когда родилась Сюзанна. Травой, цветами, спелыми ягодами… Я вижу Сюзанну в коляске под розовым кустом, спящую так безмятежно, что ей не мешает даже жужжание пчел. Я могла сидеть рядом часами и просто глядеть на нее — на ее гладкую кожу, темные волосы, улыбку — такую же, как у Джона. За ней было легко ухаживать, видимо, в этом мы с ней непохожи, если верить маме. Свен каждый день ездил на работу в Гётеборг, я уволилась из пекарни, пообещав, что вернусь, как только смогу, но так и не вернулась. Письмо в конце лета изменило мою жизнь, и вместо пекарни в Фриллесосе я выбрала совсем другую дорогу.