— Видишь? Бабушка подарила мне это на Рождество. Она сказала, оно все равно когда-нибудь досталось бы мне, а ее шея стала такой старой и морщинистой, что украшать ее уже бесполезно, вот и решила его мне подарить. Красивое, правда?
Мама ласково погладила камни. Потом встала, прошла в коридор, чтобы полюбоваться на себя в зеркало, и вернулась обратно. Бабушка намазала мне бутерброд, села рядом и обняла меня.
— Зачем ждать, пока я умру, правда, Ева? — сказала она.
Никто не вспоминал, что мама уходила, никто не спрашивал, когда она вернулась. Все были заняты сыром чеддер и домашним хлебом. Дедушка отметил, что папа надел шарф, подаренный ему на Рождество. И правда, зачем ждать? Мирное Рождество того стоило, и все были готовы заплатить эту цену. Праздник был спасен, но слово «спасение» для меня уже утратило всякий смысл. Я не могла понять, как можно простить человека, испортившего всем праздник, да еще и осыпать его подарками?
Все рождественские каникулы я сжимала в руках мешочек с ушами Бустера и размышляла. Мама снова оказалась плохой, но я пока еще не готова была наказать ее. Решение принято, но мне нужно подготовиться, чтобы воплотить его в жизнь. Может быть, мое светлое «я» еще надеялось, что раны на ладони затянутся, и потому кто-то другой должен заплатить за то, что сделала мама. Нужно только, чтобы этот «другой» заслужил наказание. Мне требовалось хорошенько подумать.
Случившееся в Рождество меня многому научило. Я узнала: манипулируя людьми, можно получить все, что тебе хочется. Достаточно, словно актер, изобразить злость, горе, радость и так далее. Я сразу поняла, что эти знания пригодятся мне в достижении поставленной цели: убить и не быть убитой. Я решила приступить к делу. Во сне я лежала на коленях у Пикового Короля, а он укачивал меня, как младенца, и шептал ласково: «Действуй, Ева! Давай, девочка моя! Ты сильная! Ты справишься! Твоя судьба в твоих руках, твоих руках, твоих руках…»
Я так много думала и так мало говорила в те дни, что это заметила даже мама. Естественно, это ее взбесило.
— Ваши дети всегда такие опрятные, а моя дочь совершенно не следит за собой, — жаловалась она друзьям, которые приходили к нам в гости поздравить с праздником. И добавляла, что дети совершенно неуправляемы, поэтому «лучше на них не зацикливаться, дети — это еще не вся жизнь».
Начало школьных занятий принесло мне облегчение. Я еще не решила, на что направить свою темную силу, но надеялась, что такой случай скоро представится. Так оно и вышло. После того как учительница музыки Карин Тулин позвонила родителям и нажаловалась на меня, наши с ней отношения были похожи на две параллельные прямые, которые никогда не пересекутся. Она знала, что несправедливо обвиняла меня, но мы это не обсуждали, и больше она на меня не жаловалась, даже если я отказывалась петь. Но дисциплина на ее уроках в нашем классе все ухудшалась, и она пыталась найти взаимопонимание хотя бы с девочками.
Нам было тринадцать. Мы были достаточно большие, чтобы почувствовать слабость взрослого, но еще слишком малы, чтобы не испытывать по этому поводу злорадства. Конечно, выбор Карин пал на других, пользующихся в классе авторитетом девочек, которые все чаще стали задерживаться после урока и петь вместе с ней. Пару раз я видела, как она ведет их в кондитерскую неподалеку от школы. Официально это называлось «проводить дополнительные занятия», чтобы повысить уровень знаний учащихся или подготовиться к выпускному экзамену, но я-то знала: она покупала девочкам сладости, чтобы заручиться их поддержкой, ей нужен был спасательный жилет на случай шторма.
Карин Тулин все чаще подходила к девочкам на школьном дворе и даже приходила в женскую раздевалку перед уроком физкультуры. Она обсуждала с ними школьные проблемы, директора и недостатки системы образования, а иногда даже делилась сплетнями о личной жизни учителей. Девчонки жадно слушали ее, надеясь при случае использовать полученную информацию. Я ненавидела ее за слабость и подхалимаж, меня подмывало посоветовать ей проглотить улитку, а иногда мне казалось, что она будет выглядеть намного краше без ушей.
Но ее поведение было мне на руку. Моя одноклассница Улла однажды рассказала, что Карин Тулин смотрела, как она принимает душ. Я тогда мало что знала о нетрадиционной сексуальной ориентации, но достаточно, чтобы понять, какая бомба прячется в невинной фразе Уллы. Ее хватило бы, чтобы взорвать всю школу. Я поспешно сказала подруге, что чувствую то же самое, что мне кажется, Карин меня тоже разглядывает, и что это как-то не совсем нормально. «Нормально» было ключевым словом для подростков уже в те годы. И пошло-поехало. Я сделала все, чтобы паутина лжи разрасталась, выбрав орудием Сисси, девочку, которая не входила в число любимиц Карин Тулин, но очень хотела ею стать. Она показалась мне идеальным бикфордовым шнуром.