Я ощутила вкус шоколада и табачного дыма и решила, что успела вовремя схватиться за веревку и увидеть крест, как вдруг поцелуй превратился в грубый и противный. Я окончательно проснулась и увидела перед собой чужие глаза. В моей постели был мужчина. Он был крупный и тяжелый, но я так резко села в кровати и схватилась за одеяло, чтобы прикрыться, что он свалился на пол. Я хотела закричать, как вдруг поняла, что узнаю его. Это был Бьёрн. Он лежал на полу, пытаясь собрать остатки своего эго, и бормотал что-то неразборчивое. За дверью громыхала музыка, я слышала смех и крики. Танцы-обжиманцы были в самом разгаре, а вместе с ними начались поиски партнера для секса на сегодняшний вечер.
— Девочка моя, малышка Ева, ты такая юная, ты не знаешь, как больно быть старым, чувствовать, что вся жизнь позади… Мне бы только один поцелуй, только потрогать тебя немного, твою юную кожу… ощутить, что такое юная девушка рядом…
Он снова забрался на кровать и придавил меня своим телом. Я пыталась его оттолкнуть, но он был тяжелым и пьяным, и не успела я сделать и движения, как одна его рука легла мне на бедро под одеялом, а другая нашла грудь под сорочкой и сдавила ее. Все это время он целовал меня противными мокрыми губами и дышал в лицо перегаром.
Почему я не закричала? Может, потому, что несмотря на отвращение понимала, что он не опасен. Бьёрн оказался человеком чувствительным, я напомнила ему о том, каким он был когда-то, и ему захотелось вернуть молодость. Поэтому я просто попросила оставить меня в покое и выйти из комнаты. Он начал плакать, но наконец внял моим просьбам и нетвердой походкой покинул спальню. Только тогда я ощутила страх. Я вскочила с кровати, захлопнула дверь, заперла ее на ключ, бросилась обратно в постель и спряталась с головой под одеяло. Ноги у меня были ледяные. Я лежала без сна, не отваживаясь спуститься за стаканом воды. Я чувствовала себя слабой и беззащитной. То и дело я доставала мешочек с ушами Бустера и спрашивала у них совета, и только после третьего разговора с ними смогла, наконец, успокоиться.
На следующее утро я спустилась вниз разбитая. Все было заставлено грязными тарелками, стаканами и переполненными вонючими пепельницами. Воздух стоял спертый. На ковре в гостиной остался черный след, словно об него тушили сигарету. Серый диван залили чем-то вроде кофе или красного вина. В довершение ко всему, кого-то стошнило в ванной, и от засохшей блевотины исходил мерзкий запах. Я чувствовала, что мое светлое «я» сегодня заставят все это убирать, и мне стало нехорошо. Папа сидел на кухне в халате, пил кофе и ел бутерброд. Я тоже налила себе кофе, прежде чем заговорить о том, что жгло меня изнутри…
— Папа, этот Бьёрн…
Папа оторвался от газеты.
— А что с ним?
— Кто он?
— Ева, я плохо его знаю. Только то, что он мамин коллега. Они как-то навещали нас на даче, помнишь? А почему ты спрашиваешь?
— Потому что он…
Я не знала, как продолжить, знала только, что случившееся ночью ужасно и мне надо с кем-то поделиться.
— Он за ужином рассказывал мне о своих путешествиях в молодости и… потом он пришел ко мне ночью, когда я спала, и…
Папа смотрел на меня. На лице его был написан ужас.
— Зашел… зашел к тебе? В спальню?
— Я проснулась от того, что кто-то лежал в моей кровати… и он лежал там и обнимал меня.
Я не могла выговорить «целовал», как ни пыталась. На моих губах словно стояла печать, не давая словам вырваться. Но ничего и не нужно было говорить, потому что папа так резко вскочил, что опрокинул чашку. Кофе залило весь стол.
— Пойдем со мной, — произнес он каким-то чужим голосом, и я пошла за ним в спальню, где лежала мама.
На прикроватном столике стояла наполовину выпитая чашка кофе и тарелка с нетронутым бутербродом. Воздух был спертый, и мама тоже выглядела какой-то несвежей. Светлые волосы слиплись от пота, остатки косметики размазаны вокруг глаз. Она повернулась на спину и пробормотала, что у нее болит голова:
— Задерните шторы, свет режет мне глаза, я еще посплю…
Но папа щелкнул выключателем, и безжалостный яркий свет ударил маме прямо в лицо. Папа подошел и сел на край постели.
— Сядь. Допей кофе и сядь. Мне надо с тобой поговорить. Нам надо с тобой поговорить. Так не может продолжаться. Я больше не позволю устраивать эти безобразные вечеринки, всему есть предел…
Мама кое-как приподнялась на локтях, сделала глоток кофе и скорчила гримасу:
— Милый, у меня голова просто раскалывается… в чем дело?