— Я приду домой в десять, — говорила она.
— Точно? — спрашивала я.
— Конечно, обещаю, в десять я буду дома, мы успеем выпить чаю и поболтать.
Я ждала, пока не пробьет десять. В половине одиннадцатого или в одиннадцать звонила Сигрид, или Леннарту, или Яну, и мне отвечали пьяные голоса на фоне смеха и криков. Когда подзывали маму, она брала трубку и лепетала:
— Я уже иду-у-у. Я тока… Ева… хи-хи-хи, прекрати, щекотно, я иду-у-у.
Я звонила ей два, три или даже четыре раза, и мама отвечала все более пьяным голосом. Когда она возвращалась, я уже спала. Утром она выглядела как обычно, только в ванной и спальне стоял запах перегара.
По вечерам в доме было до омерзения тихо. И хотя я всегда ненавидела шумные вечеринки и вечных гостей, за долгие годы привыкла к ним, и теперь мертвая тишина казалась неестественной. Я старалась шуметь сама: слушала свинг, Нэнси Уилсон, «Битлз», радио, старалась громче топать, когда шла на кухню или в туалет. Я закрывалась в своей комнате, включала все лампы и забиралась под одеяло, словно в утробу матери.
Иногда я разговаривала с ушами Бустера или статуэткой Девы Марии, изредка у меня оставался на ночь кто-нибудь из подруг, которым очень нравилось, что у нас так тихо и нет родителей, братьев и сестер. Мы делали уроки или читали. По большей части они рассказывали мне о своих проблемах, потому что сама я не осмеливалась осмеливалась откровенничать. Так у меня появилось много друзей. Они обрушивали на меня свои исповеди, используя как фильтр, в котором застревала вся грязь, и уходили, очистившись, прозрачные, как родниковая вода.
Часы тишины давали мне возможность углубить свои познания в математике. Учитель, обрадовавшись, что кто-то проявляет интерес к дробям и процентам, охотно давал мне дополнительные задания.
Однажды вечером я украшала дом к Рождеству. Ко мне должна была прийти подруга, а пока ее не было, я сходила в подвал за елочными игрушками и прочими безделушками, расставила повсюду гномиков и ангелочков, воткнула свечи в подсвечники, повесила звезду на окно. Когда подруга пришла, мы сели за уроки, и вдруг мама неожиданно рано вернулась домой.
— Ой, как здорово вы все украсили! Вот это да! — воскликнула она, опуская пакеты с продуктами на пол.
Мы вышли ей навстречу. Мама поздоровалась с моей подругой:
— Привет! Я мама Евы, как ты уже догадалась. Спасибо тебе, я уверена, это была твоя идея, ведь Ева совсем не интересуется домом! — И она махнула рукой в сторону гномов.
Я догадалась, что у нее какие-то проблемы, и тут же вспомнила, что потратила несколько недель впустую, размышляя о мести Бьёрну, вместо того чтобы действовать. После той злополучной вечеринки он у нас не появлялся, но как-то позвонил в поисках мамы, и я говорила с ним по телефону. Он спросил, как у меня дела, я ответила коротко, но вежливо. Но теперь перемирие закончилось, и пришло время войны.
Как завлечь мужчину в расставленную для него ловушку? Я могла размышлять на эту тему сколь угодно долго, но у меня не было никакого опыта общения с противоположным полом. Папа и Пиковый Король были единственными мужчинами, которые что-то значили для меня, и они любили меня такой, какая я есть, без всяких ухищрений с моей стороны. Но мои одноклассницы уже начали пользоваться косметикой и носить откровенные наряды. На уроках они шептались о какой-то новой лондонской моде, которой увлекалась и моя мама, и однажды одна из них пришла в школу с черными как сажа ресницами, синими тенями и челкой, закрывавшей один глаз. Наши мальчики ее, естественно, высмеяли, но через неделю у нее появился бойфренд из соседней школы. Доказательств этому не было, но слухи роились в классе, как мухи перед дождем, и все чувствовали, что вот-вот разразится буря. Кто-то из моих сверстников повзрослел раньше, кто-то еще оставался ребенком: нас можно было сравнить с ведром персиков, в котором есть зеленые, желтые, оранжевые и красные, но все еще покрытые нежным пушком.
Я находилась где-то на промежуточной стадии между зеленым и красным. Грудь у меня выросла, и месячные начались, хоть и не регулярные. Но в остальном я все еще оставалась ребенком, и этот контраст делал меня весьма привлекательной. Моим главным достоинством по-прежнему были пышные золотисто-рыжие волосы, но я редко распускала их, чаще, даже не расчесывая, собирала в хвост.