Песня закончилась. Присутствующие захлопали в ладоши, и аплодисменты долго не смолкали. Потом мама подошла к микрофону и крикнула: «А теперь споет Ева!». Я смотрела на нее, не понимая, чего она хочет. Она указала на меня пальцем и повторила: «А теперь будет петь Ева». Я лишилась дара речи. Толпа подтолкнула меня к сцене, и мне помогли на нее взобраться. Я стояла там и видела внизу море людей, которые смеялись и показывали на меня пальцами. Джон пытался ко мне подойти, но мама его не пустила. Она снова крикнула, что сейчас буду петь я:
— Она споет своему парню. Она споет «Smoke Gets in Your Eyes», — объявила она, поворачиваясь к музыкантам.
Она знала, что мне нравится эта песня, но я никогда не пела ее, тем более при ней.
Сегодня меня возмущает, что профессиональный оркестр подчинился пьяной женщине, а толпа вынуждала незнакомую девушку петь. Мне хочется поверить, что память мне изменила, заманила в лабиринт и смеется у меня за спиной. Но я знаю: то, что я помню, происходило на самом деле.
Я помню, как все уставились на меня. Как Джон смотрел на меня. Как мама смотрела на меня и смеялась. Как оркестр заиграл музыку. Как я на деревянных ногах подошла к микрофону и начала петь о дымке в глазах возлюбленного. Мой голос дрожал, срывался и наконец затих. Я похолодела. Меня прошиб ледяной пот. Сердце готово было выпрыгнуть из груди на грязный пол к ногам толпы. Коленки у меня затряслись. Все поплыло перед глазами. Я почувствовала, что падаю.
Очнулась я не скоро. Я лежала в постели, а Джон сидел рядом и держал меня за руку. Мамы не было. Я видела только силуэт Джона в темноте. Заметив, что я очнулась, он опустился на колени и погладил меня по щеке.
— Ева, как ты себя чувствуешь? Тебе лучше? Бог мой, как ты меня напугала.
— Что произошло?
Я попыталась сесть, но Джон мягко толкнул меня обратно на подушки и поднес к губам стакан воды. Я отпила немного, но немного воды пролилось.
— Ты потеряла сознание на сцене. Если бы один из музыкантов не подхватил тебя, ты рухнула бы прямо на пол. Я не мог помочь тебе, я стоял слишком далеко. Нам удалось привести тебя в чувство и довести до такси. Твоя мама очень переживала. Она поехала с нами домой, мы пытались тебя уложить, а ты, словно в бреду, бормотала что-то бессвязное про собаку и карточные игры.
— Мама здесь?
— Наверное, она уже легла. Мы с ней долго сидели у твоей постели. Она очень волновалась и хотела вызвать врача, но потом мы решили, что лучше подождать до утра.
— Мама сидела здесь? С тобой?
— Да, а потом ушла к себе. Я думаю…
Джон. Обними меня. Обними меня. Спаси меня.
— Джон, ты не мог бы прилечь рядом? Пожалуйста. Обними меня, Джон, обними!
Он посмотрел на меня с нежностью, разделся и лег в постель, в ту самую, которую я так долго защищала с помощью крысоловки.
— Я так беспокоился за тебя, — признался он, обнимая меня.
Я лежала в постели в одежде, пропитанной потом и сигаретным дымом. Джон помог мне раздеться и сложил одежду на полу у кровати. У него дрожали руки.
Мне хочется сжать кулаки так, чтобы костяшки побелели, и прогнать воспоминания о той ночи. Наши руки, губы, языки изучали тела друг друга, мы впитывали запах друг друга, ощущали друг друга на вкус, чувствовали гладкое и шершавое, горячее и холодное, росу и лепестки роз. Мое тело горело как в лихорадке. Разум блуждал где-то далеко. Джон принес мой букет роз к постели, и их темно-красные лепестки наблюдали за нами. Вот какого цвета любовь! Она красная до черноты. Я знаю, той ночью Джон дал мне то, что осталось со мной до сих пор.
Мы уснули, обнимая друг друга, и проснулись, только когда мама вошла в спальню и сообщила, что стол накрыт к завтраку. Помню, я удивилась, что она поднялась так рано субботним утром.
— Когда закончите обжиматься, спускайтесь в кухню, — бросила она и склонилась ко мне. — Как ты себя чувствуешь, Ева? У тебя жар. Принести градусник? Может, ты хочешь позавтракать в постели?
Она выглядела отдохнувшей и посвежевшей, видно, только что приняла душ и надела чистую одежду. Я услышала аромат ее духов, когда она положила холодную руку мне на лоб. От этого прикосновения меня затрясло. Я села в постели так резко, что простыня соскользнула, открывая Джона и мешочек с ушами Бустера. Я схватила мешочек и сунула под матрас. Мама ничего не заметила. Она смотрела на Джона и хитро улыбалась.
— Что ж, думаю, ты не так тяжело больна, чтобы не дойти до кухни, — сказала она многозначительно и повторила, что завтрак на столе и кофе пока еще горячий.
Джон, заметно нервничая, поспешно оделся. Достав из рюкзака несессер, он исчез в ванной. Я попыталась подняться, но вокруг все вращалось. За одну ночь я, разумеется, не могла выздороветь. Но когда Джон вернулся из ванной, я заставила себя встать. Я увидела себя в зеркало — красную, потную, и отправилась в душ. Когда я подошла к кухне, мама с Джоном уже завтракали. На столе были свежий хлеб, сыр, масло и большой кофейник. Мама никогда еще не накрывала стол к завтраку, да еще так роскошно.