‒ Я их не бросал, ‒ проглоченные слезы не давали говорить. ‒ Вы это знаете. И они знают. Меня увольняют за то, что защищал их…
‒ Но не простят. Это дети, не забывайте. Самые жестокие существа. Такова реальность, ‒ Танька не притронулась к чаю. Она сидела прямо, боясь пошевелиться.
‒ Когда? ‒ у Игоря уже не хватало сил выдавливать слова.
‒ Не сразу. Вы будете умирать постепенно, по мере того, как Соня будет вас забывать, ‒ Мелл постаралась говорить как можно проще.
‒ За что?
‒ Они никогда не признаются. Вам нужно сварить кашу, ‒ напомнила Танька. Утро без улыбок напрягало всё сильнее.
‒ Да, я сейчас, ‒ он встал и направился к плите. ‒ Девчонки на молоке любят, а у нас закончилось, ‒ улыбнулся растеряно.
«Откуда он узнал о нас? Даже не удивился, ‒ думала Танька.
Он давно в таком состоянии, когда обостряется восприятие. Вот настоящие способности и открылись, ‒ пояснило Второе Я. ‒ Зачем ты мне не сказала?
Затем! Ты бы меня на жалость развела! А эту последовательность нельзя нарушать, как ты не видишь?
Вижу, но это жестоко!
А мы, между прочим, дьявол. Жестокая и коварная.
Как любовь, я помню, ‒ печально кивнула себе.»
‒ Вы не рассказали, что с девочками будет, когда вырастут, ‒ Игорь пришел в себя быстро и уже уверенно орудовал посудой.
Танька и Мелл все так же сидели на своих местах. Смысла врать не было. Правду говорить…
‒ Не хотите говорить правду?
‒ Вы рассказали им будущее, разве не помните? Они вас услышали и знают все варианты судьбы.
‒ Что они выберут? ‒ его голос снова попытался спрятаться.
Часть 44
‒ Зачем она так их наказывает? ‒ у оператора первого сдали нервы.
‒ Это её предназначение, не забывай, ‒ техник держался на честном слове.
‒ А если бы оставила его в живых? Не дала бы разлучить с детьми?
‒ Тогда детки никогда не получили бы урок. А так…
‒ Мало им досталось в жизни, по-твоему?
‒ Много, ‒ согласился коллега. ‒ Но за то, что забудут подаренную любовь, счастливые мгновения, радость с этим человеком…
‒ Нужно добить их окончательно? Да?! ‒ не выдержал оператор.
‒ Ты хочешь вмешаться? ‒ иронично посмотрел на него техник. ‒ Это их выбор, остынь! Они могли продолжать любить и судьба была бы иной.
«Давай лучше всех перережем нафиг! ‒ Мелл говорила откровением. ‒ Тогда сможем его здесь оставить. Видишь, что никто даже говорить не в состоянии?!»
Они с Танькой наблюдали за прощанием Волны, Ветерка и Огонька с Игорем. Молчаливая сцена, где каждое движение в неизбежность, продлевая агонию, делалось максимально медленно.
Девчонки не могли пошевелиться и стояли, босые на холодном кафеле, прижавшись друг к другу. Первой сдалась Аня. Пряча покатившуюся слезу, она убежала в свою комнату.
‒ Не плакать! Всё еще только начинается! Я верю в это. И босиком не ходите.
Он прижал к себе Ветерка и Огонька и долго не мог выпустить из объятий. Девчонки в ответ изо всех сил вцепились в свою надежду руками.
«Их нельзя убивать, ‒ констатировала Танька.»
«Почему? ‒ не поняла внезапную доброту Мелл.»
«Тогда детям будет еще хуже… Отдадут в обычный детский дом или в интернат. А там ‒ полная безнадега, будущее лучше даже не видеть…»
«А любовь? Ты же можешь заставить их любить детей?!»
«Могу. Но не могу поселить любовь в сердце: туда она приходит сама и только тогда остается навсегда. А с детьми по-другому нельзя: они фальшь считывают на раз, ‒ поджав губы, покачала головой Танька.»
«Но хоть немножко! Им будет легче! ‒ не сдавалась Мелл. И если бы верила в кого-то кроме Таньки и себя ‒ сложила бы молитвенно руки.»
«Они теперь знают правду, им рассказали о будущем. Что тебе еще нужно? Пусть учатся думать! ‒ резкость тона должна была укротить доброту.»
«А взрослые? Им до лампочки же всё! Оставишь на их совести?! ‒ готова была кричать от отчаянья Мелл.»
«Это где ты у них совесть разглядела, а? ‒ произнесла с насмешкой над людьми подруга, медленно поворачиваясь к собеседнице.»
«А что тогда?! Нельзя просто так уйти! ‒ сухие слезы уже добрались до горла.»
«Можно. И даже нужно. Карму никто не отменял. Да и судьбу ‒ тоже. Пошли и мы уже, что ли? ‒ прежде чем взяться за ручку сумки, Танька посмотрела на безмолвных девчонок.»
Глядя вслед воспитателю, Ветерок и Огонек, босиком, все так же молча и покорно, стояли в дверях, наплевав на риск простудиться. Они смирились, что их всегда оставляют самые любимые и настоящие друзья. Сейчас их лишили жизни и надежды: полный обреченности неподвижный взгляд прощался навсегда. Только Танька видела за почерневшими вдруг глазами Брошенных Ангелов исполосованную шрамами душу.