Пирожные на десерт, в основном, достались защитнику, а Танька ножом выуживала из баночки варенье. У нее была ложка, но все знают, что сидя перед костром варенье нужно отправлять в рот только с лезвия! Она ни на минуту не пожалела, что запаслась несколькими разными клинками: каждое изделие ей нравилось по-своему и бывало кстати ежедневно.
«Мы долго здесь пробудем? — дрова постепенно прогорали, но подбрасывать новые было лень, да и незачем.
Даже не знаю. Это кто стучит все время? Там, кажется, — она посмотрела в сторону звука, доносившегося из темного леса.
Дятел, кто же еще, — пожала плечами Танька и веточкой поправила вывалившийся из костра уголек.
Ночью? А он не ошибся?
Дятел не может ошибаться: нечем.
Да, — протянула задумчиво, — с мозгами в голове об дерево безнаказанно не бьются.
Он их в дупло перед долбежкой кладет.
Кого?
Мозги. Орнитологию учить нужно. И вообще — юмор продлевает жизнь! — почти рассмеялась Танька.
Заблуждаешься. Юмор жизнь укорачивает. Это смех продлевает, а юмор — укорачивает, — часть внутреннего мира девочки иногда бывала рассудительна.
Это как?
А так: тот, кто много шутит — умирает рано. А тот, кто над этим смеется — живет еще до-олго…»
Зевая и едва удерживая сонные веки, Танька приказала остаткам пламени погаснуть: она не позволяла себе легкомысленного отношения к лесу. Уже залезая в спальник, решила приснить себе что-нибудь веселое.
«Или выснить?
Наснить. Какая разница? Давай такое, чтоб и я там была, и Лютый…»
— Разве она может видеть сны? — удивился техник.
— Назови то, что она не может, — повернулся к нему вместе с креслом оператор. — Я готов подождать, — он терпеливо сложил руки на животе.
— Чего? Когда у нее сил не хватит?
— Когда у тебя воображение закончится! — снисходительно закивал головой напарник. — Я ведь только недавно закончил просматривать перечень «девятого набора»…
— Есть кто дома? — заснуть Таньке не дали, возле палатки раздался стук палки о дерево. — Эй, хозяева!
— Иди на хуй, путник, я спать хочу, — пролепетала в ответ сквозь дрему. Танечка была очень вежливой девочкой и мысленно пожурила себя за грубость. Совсем немножко.
— Это кто там такой резкий? Вылезай, давай. Дело есть, — примирительным тоном заговорил голос.
«Лют, это кто?»
«Мужик. В сапогах и длинном плаще. Съесть его?»
«Плащ? Зачем?»
«Мужика! Просыпайся, он к велику присматривается.»
Танька не хотела вылезать из нагретого ложа, перспектива одевания в темноте ее не прельщала, а выходить к комарам беззащитной — перебьются.
Она руками изнутри подобрала лишнюю длину теплого мешка и, передвигаясь на попе, гусеницей подползла к откинутому на ночь пологу: очень уж любила свежий аромат леса.
— Ну? Чего не спится? Не зли меня только, — заставила себя немного приоткрыть глаза.
— Ты кто? — приближаясь к палатке, голос стал удивленным.
— Еще один глупый вопрос и я тебя убью. Для профилактики, — она широко зевнула и рассмотрела, наконец, обладателя голоса: одежда для ночных похождений — вполне подходящая, палка в руке — целый посох — как раз для прогулки. Лицо во тьме никак не проглядывалось, а напрягаться по пустякам Танька посчитала лишним.
— Взрослые где? — оплошал голос.
— Все, лимит исчерпан, — расстегнув нагретое убежище, Танька стала не спеша выбираться наружу.
— Лимит чего? Что ты несешь?! Ты кто?
— Лимит моего терпения, — поясняла не спеша. Ее обнаженное тело оказалось блестящим вовсе не от заезженного «света луны» или «мерцания звезд». Таньке очень захотелось легкого серебристого свечения своей кожи, и она его получила.
При этом совершенно неромантично, стоя на четвереньках, все еще сонно шарила руками в палатке в поисках ножа гуркхов. И тут же превратилась в комок разъяренного гнева, едва коснулась его рукояти.
В мгновение острый друг своим крылом обнял сбоку шею незнакомца, наклонив непонятливую голову поближе к внезапно возникшей из палатки Таньке.
— Я же честно попросила идти своей дорогой… — прошипела злость в голосе девочки.
— Ты меня на хуй послала, — слегка дрожа, сглотнул извинения визитер.
— А это и есть твой путь, самурай, — и продекламировала, —
Наточи для боя ржавый меч,
Ума дзируси[3] прикроет глупую голову.
Смятенный дух не познает доблести.
Ты нахрена меня разбудил? — проникновенно поинтересовалась валькирия[4]?
Танька резко оттолкнула мужичка и прошлась по полянке перед палаткой взад-вперед, через глубокое дыхание выпуская агрессию в темноту. Под босыми ногами хрустели веточки, нож резал ночной воздух на выдохе, а волосы при резких поворотах метались, словно бешеные мангусты. Такой Танька себя еще не видела.