Мороженое давно растаяло. Игорешка смотрел на нее во все глаза и ждал. Да Нора и сама ждала от себя какого-то решения. Какого?
Последнее время она стала пугающе рационалистична. Рассуждает, анализирует, взвешивает. Это к добру не приведет. Она была счастлива только тогда, когда слушалась сердца. Если бы там, в аллее, та юная Нора принялась рассуждать, позволительно ли девушке первой признаться в любви почти незнакомому человеку, что осталось бы ей в жизни? А она ляпнула: «Я вас полюбила с первого взгляда». «Вот так, дорогая моя Нора. Сердце не ошибается. Не потому ли машины, неизмеримо более сложные, чем мозг, никак не могут угнаться за человеком в решении задач со многими неизвестными? И не потому ли так тревожно на сердце?
Потеряв друг друга, мы оба потерялись. И ради чего? Ради чего жертвовать лучшим, что подарила нам жизнь, — любовью? Ради идеалов? А если Церр неправ? Если идеалы ошибочны? Да и что такое идеалы? Слова… Звуки…
Разве это объяснишь мальчишке?»
— Да, я люблю его, Игорешка. Люблю… но… не так все просто. И давай договоримся вернуться к этому разговору через полгода. Хорошо?
— Хорошо, мамочка. Я только хочу, чтобы ты знала: я тоже люблю отца. А ты можешь дать мне одно обещание?
— Смотря какое, — улыбнулась Нора.
— Дождаться, пока папа вернется с бакена. И все решить вместе. Мне кажется, когда он будет рядом, ты решишь… правильнее.
«Да он и впрямь совсем взрослый!» — ужаснулась Нора, приглаживая его вихры.
— Я сыграю тебе два кусочка из моего фортепьянного концерта. Только не суди слишком строго — я сам чувствую пробелы. Вот слушай.
Он поднял крышку рояля. Нора закрыла глаза.
С первых же тактов музыка взбудоражила ее азартом, жаждой дерзания, порывом в неизвестное. Маленький гордый человек рвется ввысь, плечами раздвигает глубины мироздания, проникает в иные миры и, пораженный, останавливается на пороге новых далей, неприступных далей. Они манят, зазывают, но человеку известно, какова назначена цена…
И вот он стоит перед дилеммой: остаться жить или исполнить долг ценою жизни. Там, позади, — свет, радость, счастье, пышные облака, шум сосен над головой и любимая, раскинув руки бегущая навстречу. А впереди мрак, небытие — и лишь исполненный долг. Что такое долг? Слово… Звук…
Ей представился черный беспросветный овал неба, радужные полосы вокруг — и яркая голубая черта, отделяющая жизнь от смерти. Человека — от бездны…
Крышка рояля захлопнулась.
12
Время, отведенное на подготовку, истекло. Кажется, он предусмотрел все.
Руно Гай глянул на часы: три четырнадцать по московскому.
Если удастся задуманное, через сорок пять минут он пожмет руку Ларри Ларка, «неистового Ларри», которого никогда не видел, хотя и преклонялся перед ним всю жизнь. А если не удастся, что ж… это никому не принесет вреда. Ровно в четыре включится радио, вызовет Другоевича и объяснит ситуацию. В четыре ноль пять вторая ремонтная лодка, заранее запрограммированная, откроет снаружи заклинившийся люк и перевезет пленников «Профессора Толчинского» на бакен. В четыре двадцать они уже прочтут его записку: что и как делать им на бакене в ожидании спасательного судна.
Если же замысел удастся осуществить, но сам он пострадает, тогда… тогда они обойдутся и без него, и без лодки, и без бакена. В этом случае лодка не откроет люк, чтобы они, чего доброго, не вздумали оказывать ему помощь или хоронить останки, и Другоевичу, хочешь не хочешь, придется взять курс на сближение со спасателем. «Толчинский» разовьет приличную скорость и выиграет почти двое суток — для больного время весьма существенное, если учитывать, что каждый толчок отдается мучительной болью.
А других вариантов быть не может.
Единственное, в чем он виноват перед Другоевичем, — маленькая комедия с радио. Вероятно, они грешат на антенну; это стало уже своего рода традицией — валить все на антенну. Зато руки развязаны. А иначе ему пришлось бы долго и нудно объясняться с Другоевичем, и все равно Другоевич не дал бы согласия. Да и кто согласится на такое? Однако Руно Гай надеялся, что Другоевич в конце концов простит ему это отступление от норм джентльменства, особенно если вспомнит, что в подобных ситуациях Церр тоже имеет право голоса, — не вступать же им в переговоры с Церром! А возможно, и Церр простит, когда поймет, какое он принял решение. Что же касается Ларри Ларка, то в нем Руно был уверен с самого начала. Более того, сильно подозревал, что «неистовый Ларри» наперед знает каждый его шаг. Если только пришел в себя…