— Что тут посоветуешь, дочка? — усмехнулся Ларри Ларк. — Ты все знаешь сама. Любишь — возвращайся. А коли не любишь — что ж… Вас ведь ничто не связывает, кроме любви.
Она долго, горячо, путано поверяла ему свои сомнения. Говорила, что все героические сальто Руно только для непосвященного — подвиги, а на самом деле — чистейший эгоизм, что они никому не нужны, что таким образом он лишь пытался бежать от себя после гибели Аниты, что если прежде он был просто смелый человек, то после случая на речке Муоннях превратился в искателя приключений, чуть ли не авантюриста. Ракета со взрывчаткой, Бездонные Пещеры, вулкан Жерло и еще с десяток подобных случаев — это не подвиги, это озорство, а еще точнее — игра с огнем, щекочущая нервы. Недаром завод, ради которого он едва не поплатился жизнью и погубил Аниту, снесли после той аварии, даже не стали ремонтировать — настолько он устарел, и ракета со взрывчаткой успела бы к сроку без его присутствия на борту, и научные данные, полученные внутри вулкана, мог добыть простой автомат. Нет, увлеченность, одержимость, самопожертвование — отнюдь не положительные качества сами по себе. Важно, для чего совершается поступок, вернее, для кого: для себя или для людей…
Ларри Ларк слушал ее, как взрослый, умудренный опытом человек слушает ребенка.
— Погоди, дочка. Ведь та ракета со взрывчаткой могла и забарахлить, а там люди сидели на пути лавины. Люди! Разве не ему они обязаны спасением?
— Нет. Ракета не забарахлила. Риск оказался напрасным.
— Это случай, дочка. А он не мог положиться на случай, не мог рисковать жизнями людей. Он мог рисковать только собственной жизнью.
— А Жерло?
— Ну, про Жерло я ничего не знаю. Лучше возьмем самый свежий пример, «Профессор Толчинский». Руно Гай отвоевал для меня у смерти всего двое суток. Но врачи говорят — эти двое суток решили все. И вот я перед тобой, живой и почти здоровый. Разве не убедительно, дочка?
Нора молчала. Да, пожалуй, это было убедительно, однако… И она начинала все сначала.
— Ты не любишь его? — прямо спросил Ларри.
— Люблю.
— Тогда зачем же убеждаешь себя в обратном?
— Я не убеждаю. Я только ненавижу в нем эту черту — вечно лезть вперед других, спасать кого-то и подставлять свою голову под… под…
Ларри Ларк улыбнулся неотразимой младенческой улыбкой:
— Он родился космонавтом, дочка! Это у него в крови…
Когда Нора возвращалась в гостиницу, Игорешка смотрел на нее требовательно, испытующе. Он все еще ждал ответа на свой вопрос. А она все еще не могла ответить. Нора видела — он осуждает ее, страдает за нее, переживает за отца. Но и это не заставило ее отступиться от своего.
На тринадцатый день к Руно вернулось сознание. Главный врач сказал: вне опасности. И Нора решила исчезнуть, чтобы избежать объяснений с больным… с выздоравливающим Руно. Ларри Ларк одобрил это решение.
— Так и быть, я не скажу ему, что ты была здесь. Скажу: каждый день звонила из Жиганска. Но, дочка… прости, что так тебя называю, ты и в самом деле стала мне как дочка… об одном прошу: подумай хорошенько. Не погуби любовь… его и свою. И вот еще что. Он действительно чувствовал себя скверно после гибели Аниты. Это погнуло его, но не сломало. Теперь должен распрямиться. Учти: для него не столь важно, что решит суд, если Церр добьется нового суда. Для него, да и для любого, высший суд — суд любимого человека. Твой, Нора, суд. Учтешь?
Она молча кивнула.
15
Он уже достаточно окреп, и врач разрешил ему прогулку. Он сидел в шезлонге под цветущими яблонями в конце госпитальной аллеи, смотрел на бегущие по небу пышно взбитые облака, слушал гудение пчел над головой и старался ни о чем не думать. И никого не ждать.
Вдруг в дали аллеи показалась фигура женщины. Вся устремленная вперед, раскинув руки как крылья, оставляя позади себя огненный хвост, к нему летела Нора. Единственная в мире комета… Его комета…
Он поднял руки, чтобы поймать ее, — и проснулся. Совсем низко над головой нависла прозрачная крышка. Так Руно впервые пришел в сознание.
Потом, много раз вспоминая это видение, он не уставал удивляться: ведь его доставили в госпиталь без чувств, откуда же он мог знать и это старинное каменное здание, и яблоневую аллею, и даже врача, именно этого врача?! А может, Нора действительно приходила? Может, все это было на самом деле?
Полтора месяца колдовали над ним эскулапы, и почти половину срока он проболтался в невесомости между жизнью и смертью. Только одно ощущение осталось у него от этого времени: он в лодке, и его швыряет и раскручивает, швыряет и раскручивает, и лодка вместе с ним вот уже много часов, много дней, много лет проваливается, проваливается в вечность пространства, и нет этому конца.