Всем другим снам Полина предпочитала прогулку по Земле. Глухие лесные просеки, кроны высоких деревьев, пышные, словно взбитые, облака и синее небо над головой настраивали на лирический лад. Как все-таки любила она Землю! Землю, которую никогда не видела.
— Приготовиться к завтраку, — звонко выкрикнул вбежавший в сад Джон. — Салат! Яичница! Кофе с молоком!
Дети стремглав бросились одеваться: на аппетит никто не жаловался.
Полина поднялась к себе в каюту, подошла к зеркалу. Навстречу ей шагнула из-за стекла молодая, все еще свежая тридцатилетняя женщина с округлыми щеками, пышными каштановыми волосами и спокойным взглядом больших серых глаз. Если бы не грустинка во взгляде, не озабоченность на лице, она, пожалуй, ни в чем не уступила бы Люсьен: гибкая, цветущая, привлекательная женщина в лучшем женском возрасте, которой еще предстоит родить Кораблю одного, а то и двух детей. Полина тайно улыбнулась своему отражению.
«Надену платье, — решила она, — да поярче, нельзя же вечно в комбинезоне. Может, Свену будет приятно».
Вот уже несколько дней Свен хандрил и пренебрегал зарядкой. В этом не было ничего особенного, такое не раз случалось и с ним, и с нею, и с другими, кто был до них. Ничего, пройдет. Надоест хандрить, как все на свете надоедает, и Свен с новой энергией примется задела. А пока его лучше не тревожить, пусть сидит над шахматными этюдами или читает философские книги, взрослому человеку самому лучше знать, как быстрее войти в форму.
Она привела в порядок волосы, перехватила их лентой и, все еще напевая, — вот ведь привязалась мелодийка, — подошла к каюте Свена.
— Свен! — позвала она, открывая дверь. — Свен, завтракать!
Каюта была пуста.
Полина поднялась в рубку. На черном небе не мигая холодно светились яркие проколы звезд, всегда одних и тех же, равнодушных ко всему.
— Свен!
Никого.
Спустилась в библиотеку, в сад, на ферму, обошла этажи и кладовые, заглядывая в темные углы, будто искала какую-то потерявшуюся вещь, потом вернулась, проверила все двенадцать кают. Свена не было нигде.
«Что за дурацкие шуточки, — подумала она, еще не чувствуя ничего, кроме раздражения. — Корабль не городская квартира, из него не выйдешь прогуляться». И тут, как лавина в горах — грохочущая, неудержимая, все сметающая на пути, — обрушилось на нее неизбежное прозрение…
На какое-то время мир исчез. Не было ничего: ни Вселенной, ни горя, ни самой Полины, ни Корабля, ни боли, ни единой мысли — только тяжесть, непомерная, убивающая сознание тяжесть.
Потом словно кто-то прошептал: «Не испугай детей. Они там ждут. Самое главное — не испугай детей…»
Через несколько минут, побледневшая, но внешне абсолютно спокойная, она села за стол.
— Начнем, ребята, — сказала ровным голосом.
— А где папа? — пискнула Марта.
— Ему нездоровится, детка. Он поест попозже.
Она сумела произнести эти слова хладнокровно. И тут же поймала на себе острый, допытывающийся взгляд Александра, отметила, как разом исчез румянец с лица Люсьен. Все остальные, не обращая внимания на старших, принялись за салат.
— Мама, я хочу редиску. Скоро поспеет редиска?
— Скоро, дочка.
Она взяла нож, чтобы разложить по тарелкам яичницу. Нож оказался теплым, шершавым. И вообще это был не нож… Это был куст, слабенький куст, выдранный с корнями из отвесной скалы, по которой она, полуживая, карабкалась вверх, спасаясь от лавины.
Она почувствовала, что камни под ногами исчезают, исчезают, и ей не за что больше ухватиться, не на что опереться… а внизу пропасть… глубокая… бездонная…
Полина выронила нож и обеими руками вцепилась в край стола.
Дверь
Над ними были звезды. Чужие звезды, не такие, как на Земле. И не только потому, что очертания созвездий немного изменились, — здесь звезды приобретали особый смысл, здесь они были не далеким, почти призрачным украшением небосвода, а единственной реальностью окружающего. Все знали, что перед ними не подлинная картина мироздания, а лишь копия, нарисованная наружными антеннами, на куполообразном экране, — однако это ничего не меняло. Недаром устав Корабля предусматривал проводить воспитательные беседы с детьми в рубке — только перед лицом вселенной можно до конца осознать всю дерзновенность предпринятого ими: жалкая горстка людей, слабых существ, жизнь каждого из которых мгновение, с трудом оторвавшись от своей заурядной планетки, с трудом преодолев притяжение своего заурядного солнца, — рискнула познать бесконечность звезд, назвать себя равными им.