— Короче говоря, — продолжал де Норпуа, обращаясь к моему отцу, — на такой головокружительный успех он даже и не рассчитывал. Он ждал любезного тоста (после туч, сгущавшихся за последние годы, и это уже было бы отлично), но не больше. Некоторые из присутствовавших утверждали, что при чтении тоста невозможно себе представить, какое он произвел впечатление: так чудесно говорил и построил король свой тост, — а ведь он славится красноречием, — так искусно подчеркивал он интонациями все тонкости. Мне передавали довольно любопытную подробность, лишний раз доказывающую, как много в короле Феодосии юношеского обаяния и как оно располагает к нему сердца. Меня уверяли, что именно при словах «сродство душ», а ведь они-то, в сущности говоря, и составили «гвоздь» речи и, — вот увидите, — долго еще будут комментироваться в министерствах, его величество, предчувствуя радость нашего посла, который воспримет эти слова как заслуженный венец своих усилий, можно сказать — своих мечтаний, короче говоря — как маршальский жезл, полуобернулся к Вогуберу и, устремив на него пленительный взгляд, взгляд Эттингенов[50], выделил это столь уместное выражение: «сродство душ», эту настоящую находку, и произнес его таким тоном, который ни у кого не оставил сомнений, что король употребил его не случайно, что он вкладывал в него вполне определенный смысл. Насколько мне известно, Вогуберу нелегко было побороть волнение, и, должен сознаться, отчасти я его понимаю. Один вполне достойный доверия человек сообщил мне, что после обеда, в узком кругу, король даже подошел к Вогуберу и тихо спросил: «Вы довольны своим учеником, дорогой маркиз?»
— Нет никакого сомнения, — заключил де Норпуа, — что этот тост сделал для упрочения союза между двумя государствами, для «сродства их душ», по замечательному выражению Феодосия Второго, больше, чем двадцатилетние переговоры. Если хотите, это всего лишь слова, но вы же видите, как они понравились, как их подхватила вся европейская пресса, какой интерес они вызвали, как по-новому они прозвучали. К тому же они вполне в стиле государя. Понятно, я не поручусь вам, что государь каждый день находит такие алмазы. Но на речи, к которым он готовится, а чаще — на живые беседы он с помощью какого-нибудь меткого словца кладет отпечаток — чуть было не сказал: печать — своей личности. Меня трудно заподозрить в недоброжелательном отношении к королю, хотя я и враг всяких новшеств в этой области. В девятнадцати случаях из двадцати такие приемы опасны.
— Да, мне думается, что последняя телеграмма германского императора была не в вашем вкусе, — вставил мой отец.
Маркиз де Норпуа посмотрел на потолок, как бы говоря: «Ах, эта!»
— Прежде всего, это с его стороны неблагодарность. Это больше, чем преступление, — это промах, это, я бы сказал, сверхъестественная глупость! Впрочем, если только никто его не попридержит, человек, отстранивший Бисмарка[51], способен постепенно отойти и от бисмарковской политики, а это — прыжок в неизвестность.
— Мой муж говорил мне, что, может быть, как-нибудь летом вы увезете его в Испанию, — я была бы так за него рада!
— Да, да, этот соблазнительный проект меня очень прельщает. А вы, сударыня, уже решили, как вы проведете каникулы?
— Может быть, поеду с сыном в Бадьбек — точно еще не знаю.
— Ах, Бальбек — чудное место, я там был несколько лет назад. Теперь там начинают строить премиленькие виллы, Я думаю, вы останетесь довольны. А скажите, пожалуйста, почему вы остановились именно на Бальбеке?
— Сыну очень хочется посмотреть тамошние церкви, особенно — церковь в самом Бальбеке. Я побаивалась, как бы утомительное путешествие, а главное — жизнь там не повредили его здоровью. Но я узнала, что в Бальбеке выстроили превосходную гостиницу, и он будет жить с полным комфортом, а это ему необходимо.
— Не забыть бы мне сказать про гостиницу одной даме — она непременно за это ухватится.
— Церковь в Бальбеке дивная, ведь правда? — спросил я, подавив в себе тоскливое чувство, вызванное сообщением, что Бальбек привлекателен своими премиленькими виллами.
— Да, церковь там неплохая, но она не выдерживает сравнения с такими отграненными драгоценностями, как, например, Реймский собор, Шартрский собор или, на мой вкус, такая жемчужина, как Сент-Шапель[52] в Париже.
— Но ведь бальбекская церковь частично романская?
— Да, она в романском стиле, а романский стиль чрезвычайно холоден и ни в чем не предвосхищает ни изящества, ни силы воображения готических зодчих, которые претворяют камень в кружево. Если уж вы все равно будете в Бальбеке, то в бальбекской церкви следует побывать — она довольно любопытна; зайдите туда в дождливый день, когда вам нечего будет делать, — осмотрите гробницу Турвиля[53].
50
51
52
53