Я прерываю ласку и у нее вырывается недовольный вздох. Вот оно как...
Кровь уже кипит в жилах, бьется в висках.
- Тише... сейчас...
Скинуть рубашку, сбросить штаны - пара движений и я вновь опускаюсь на кровать, целую ее, а пальцы вновь ныряют туда, раздвигая ножки моей девочки. И она открывается.
Так доверчиво.
Так наивно желая продолжения ласки.
Но я не намерен ее продолжать.
Пора подумать о себе.
Ей же должно быть больно?
В первый раз должно быть больно...
У меня стоит так, что я почти схожу с ума. Я вхожу резко, одним рывком, до самого конца. Крик бьет по ушам, она выгибается от боли, сжимается так, что у меня темнеет в глазах. Мне хочется кончить, но я сжимаю зубы, вжимаю ее в матрас, пока она не перестает выгибаться всем телом, не обмякает с плачущими всхлипами. Только тогда я продолжаю.
Она всхлипывает на каждый толчок, и каждый всхлип прожигает меня насквозь. Рычание рвется из горла, зверь и тьма во мне упиваются ее болью, ее телом. Внутри натягиваются невидимые струны и обрываются, рвя сознание на клочки...
Она плачет, тихо всхлипывает мне в плечо, а я глажу ее волосы. Сил на большую ласку нет. Мне не то что ее жаль, но я должен проявить немного внимания. Чтобы у нее не было причин нажаловаться и сказать, что я набросился на нее и изнасиловал.
Нет, начало ей очень даже понравилось, а конец...
В моей молодости грязнокровки не дрожали над своей невинностью, как чистокровки. Мои однокурсницы с гордостью говорили, что они дети цветов. Дети хиппи, которые проповедовали свободную любовь.
Я рассеяно разглядываю мою маленькую женушку. Надо же, девственница. Совершенно невинная. Первый. Я первый. Удовлетворение упругой змеей поселяется в груди. Она отворачивается от меня, сглатывая слезы. Целую ее макушку и покидаю кровать. Пусть побудет эту ночь одна. Наплачется в волю.
Я подхватываю одежду и натянув ее, выхожу. Мой путь лежит на кухню. Ужасно хочется пить. Все мысли крутятся вокруг оставленной девушки. Все не так плохо, как я думал...
А на лестнице чуть не спотыкаюсь о сидящего на ступенях Луни.
- Рем, каково...
Он молча смотрит на меня своими желтыми глазами. Смотрит странно, будто не узнает.
- Значит, правда... - тихо срывается в тишине.
Я раздраженно хмурюсь и я искренне удивляюсь, когда он молниеносно подымается, одним слитным движением, и хватает меня за грудки, впечатывает в стену.
- Ты... она ребенок! - рычит он.
Меня ошпаривает злость.
- Луни...
- Я почти забыл какой ты скотина!
Ну, все... Луни ты забылся.
Рем больше не травит себя вытяжкой, но я все равно его сильнее. Слишком сильно он отравлен аконитом. Организм его так и не оправился. Самый слабый в мире вервольф... что человек, что волк. Я быстрее, я сильнее. У меня большой опыт его усмирения. Сколько полнолуний тренировок...
И вот он прижат к стене, злиться, рычит, но я ощериваюсь в ответ, ловлю его взгляд.
- Забылся, Реми? Забыл кто здесь истинная тварь тьмы?
Я, как когда-то в школе, напоминаю кто здесь в праве и в силе. Всего лишь легкий укус вожака такого беззащитного горла с отчаянно бьющейся жилкой. Он застывает, его дыхание рвется. Я отрываюсь, вглядываюсь в его глаза.
- Мы стая, Рем. Ты, я и Гарри... не надо это разрушать. Одиночество... один против всех... столько лет совсем один... Ты не выдержишь, Луни. Больше не сможешь.
- Отпусти, - глухо, закрыв глаза.
- Успокоился?
Резко кивает. Я отпускаю его. С усмешкой пожимаю его плечо. Глупый... ну зачем он пытается все испортить?
- А как же она?
Не сразу понимаю, о чем он.
- А что она? Для меня по прежнему есть только ты и Гарри.
- Значит, не в стае?
- Нет, - как он не поймет?
Горькая улыбка.
- Я совсем забыл. Так хотел забыть... а ты...
- Луни... - предупреждаю я, но он отступает прочь, скатывается с лестницы. Я делаю всего движение и удивленно смотрю на кончик палочки, что направлен в меня.
- С меня хватит, - тихо говорит он. - Хватит, слышишь?! Я ухожу.
- Куда? Что за глупость? Не дури!
- В стаю, - кривая, горькая улыбка. - Дамблдору нужен шпион в стае Сивого.
- Ты чокнулся? Да тебя порвут! Не смей!
В его глазах такая горечь, что мне действительно страшно... за него. За его мозги. К Фенриру в пасть! Дамби совсем его с ума свел! Я хочу только одного - оглушить Луни. После запереть - да хоть в подвале Дома! - и вправить ему мозги на место.
Но это он оглушает меня.
И когда я прихожу в себя, его уже нет.
- Луни!!!
Глава 7
Утреннее солнце всегда ласково. Его лучи всегда нежны и прохладны, и так ласково скользят по коже. Уж куда приятней любых человеческих прикосновений, которые в любой миг могут принести боль. Гермионе хотелось вечность провести в постели, пытаясь забыться под нежными лучиками, но...
Это же невозможно.
Рано или поздно придется встать и посмотреть своим страхам в лицо. Посмотреть на Сириуса. Заговорить с ним. Жить с ним в этом доме. Даже думать об этом не хотелось, но ведь надо! Надо выстраивать отношения, а то, как же жить? Хочешь-не хочешь, и не важно, что ты даже не можешь представить, как посмотреть в глаза мужа (мужа, подумать только!).
Внизу живота противно ныло, а кожу меж ног неприятно стянула засохшая кровь. Гермиона заставила себя встать с постели. Одного взгляда на окровавленные простыни хватило, чтобы вызвать тошноту. Она решительно не понимала, как людям может нравиться такое? А во всех романах это такое наслаждение! Лживы на корню все эти романы!
А впрочем, для Сириуса, может это и принесло наслаждение...
Гермиона прикрыла одеялом простынь. Опасливо открыла дверь комнаты, неслышно пересекла коридор и вошла в ванную комнату. Как же это неудобно, когда к комнате не прилагается ванная комната!
Душ принес облегчение. Смыл упругими и нежными струями прикосновения Сириуса. Гермиона до сих пор чувствовала, помнила, его руки, властные поцелуи, его тяжелое тело, а на коже остались отметины...
Когда Гермиона вернулась в комнату, то застала там Кикимера. Старый эльф сервировал маленький круглый стол у окна, покрытый белоснежной салфеткой вместо скатерти. Из изящной белой чашки призывно несся аромат крепкого чая, в небольшой хрустальной розетке был яблочный джем, а на тарелочке рядом золотились оладьи.
- Кикимер осмелился принести завтрак, юной госпоже, прямо в ее комнату. Кикимер испек оладьи и принес яблочный джем. Кикимер помнит, что любит госпожа. Госпожа не сердится на Кикимера? - пробормотал эльф, почтительно поклонившись Гермионе.
- Нет, спасибо Кикимер, - поблагодарила домовика Гермиона, растерявшись от такого почтительного обращения к ней.
- Кикимер ждет приказаний юной госпожи. Кикимер хочет угодить госпоже. Что может сделать Кикимер? - и старый эльф, преданно с надеждой посмотрел на свою новую хозяйку.
Гермиона не знала, что сказать на это. Растерянно обвела комнату взором и наткнулась на кровать.
- В доме есть чистые простыни? Надо перестелить кровать... - смущенно сказала она.
- Кикимер сделает! - с жаром заверил ее эльф. - Может Кикимер сделать еще? Ему будет позволено приготовить обед?
В голосе эльфа сквозила надежда. Сириус запрещал ему готовить, боясь отравления. Кикимер нарушил запрет ненавистного хозяина, когда решил приготовить завтрак для Гермионы, но что Кикимеру было делать? Его переполняла благодарность к Гермионе. Если бы не она, что стало бы с Домом? Наказать себя завсегда-то можно.
- Э-э-э... да, конечно, Кикимер... - разрешила Гермиона.
Кикимер истово закланялся от радости, а после исчез из комнаты с тихим хлопком.
Гермиона присела за столик. Оладьи оказались великолепны. Вкусные, пышные, золотисто-хрустящие, а чай пах бергамотом и был выше всех похвал. Вот только изящная чашка цепляла взгляд небольшим отколом на ободке, а еще... Гермиона вновь обвела взглядом комнату, по новому оценивая произошедшие в ней изменения. Обои посветлели, расцвели красками. Паркет под ногами лежал ровно. Все в комнате приобрело более новый, можно сказать целый вид, но между тем тут и там взгляд Гермионы выхватывал "неполадки". На стене у дверей рваными краями мозолила глаза рваная дыра в обоях. Будто кто-то вырезал кусок обоев, предоставив возможность любоваться штукатуркой.