— Если столкнёт, — возразила Ренина, — вы бы сами её позвали. Чего ж не зовёте? Боитесь?
— Зачем? — равнодушно пожал плечами ловец. — Он всё равно никуда от нас не убежит. Хочешь — зови сама. Только учти, что это Роксана сначала завела твоего отца сюда, потом заколола его мечом в спину и вслед за этим преспокойно отрубила ему голову. Там, внизу.
Гозрений непроизвольно схватился за шею.
— Лично отрубила, — продолжил нижний. — Мечом. И не поморщилась. Не тем мечом, что ты думаешь, потому что по милости твоего папочки её любовничек на тот момент был отсюда слишком далеко. А если учесть, что твоя дражайшая мамочка совсем недавно собиралась ещё и пристрелить его из арбалета, а Роксана за своего сожителя голову любому не то что отрубит, а голыми руками оторвёт и откусит, то посмотрим, поможет ли она вам. Зови.
Он откинулся назад, словно в кресле, и закинул ногу на ногу.
— Зови.
Ренина оглянулась — разложившиеся пальцы цеплялись за штаны и сапоги отца. Они не могли вырвать его из их с матерью хватки, как не могли вцепиться в саму Ренину, но и сделать хотя бы шаг дальше не позволяли. Мать впереди пробовала нащупать тропу под извивающимися щупальцами и зелёным гноем: это иногда ей удавалось, и тогда они делали движение вперёд — на волос, на полпальца, на ширину медной монетки. Чавкающая жижа расступалась, чтобы следом взметнуться зловонным фонтаном, не оставляя следов на штанах матери, но пытаясь облепить отца. Они с матерью не дадут нижним забрать его, но и вытащить не смогут — придётся идти вечность.
Ренина ненавидела эти места. Тропа сюда была ещё знакома и не так ужасна, но всё равно — она приходила к матери гораздо реже, чем хотелось — каждый раз боясь, что не дойдёт. Она знала, что нижние миры вытолкнут её — но когда к тебе тянутся со всех сторон, трудно не завизжать и не броситься наутёк… Сейчас они не тянулись — спокойно и деловито чавкали, жрали, совокуплялись, испражнялись, рыгали — словно показывали: им некуда спешить. Они подождут. Они дождутся. Рано или поздно терпение женщин иссякнет, и вот тогда… Нет, обозлилась Ренина, её силы не закончатся — она не отдаст им отца. Вот только выдержит ли он сам?
— Папа? — неуверенно спросила Ренина. — Папа?.. Звать…?
Отец оглянулся через плечо и прошептал:
— Не надо…
Ренина посмотрела ему в глаза — он почти сдался.
— Я приведу помощь, — решила она. — Мама, ты только дождись меня. Ты не устанешь? Ты только не отпускай его… Я приведу помощь…
Отец молчал. Мать развернулась и закрыла его собой, сцепив руки у него за спиной.
— Беги, — ответила она. — Мы подождём. Держись за меня, Ренни. Она скоро. Не бойся.
Тропинка была известна — оставалось только собраться с силами и ступить прямо на клыки и когти, в гной и нечистоты. Ренина погладила отца по руке, зажмурилась и шагнула — болото чавкнуло, тропа сама толкнулась в ноги. Надо открыть глаза: серое месиво, тусклое марево над тропой. Пауки — она боялась пауков, а их то и дело приходилось сталкивать с тропы. Они не кусались и не нападали — но она всё равно боялась — а вдруг? А вдруг? Уклон стал таким, что пришлось карабкаться вверх на четвереньках, марево сгущалось, превращаясь в воду — тёплую, грязную… Она выныривала глотнуть воздуха, вспоминала, что не нужно, отталкивалась от тропы и плыла… в прошлые разы путь был куда легче… но тогда она шла из дома, а здесь… спутала тропу и идёт кружным путём? Взяла не то направление? Стена пружинила, отталкивая её, Ренина толкалась раз, другой… вот оно — синее небо… здесь самое начало лета… теперь сосредоточиться и попасть в сад, чтобы не стучать в ворота… Только бы он был дома… только бы не ждать… только бы он был дома…
Глава 49. Чужие дороги
— Ты откуда?
— От Аледер-ра. Полож-жи м-меня куд-да-нибудь…
— Сейчас, солнышко, сейчас, лапушка, потерпи немножко…
— Угу… А т-теперь пр-рыгай вокруг меня… О-УУУ!!!.. Дура! Я сказал: «вокруг меня», не «на меня» и не «на мне»!
— Прости, солнышко, я не подумала… тебе что-нибудь принести?
— Воды…
— Держи. Ещё? Ты вообще как?
— По мне н-не видно?
— Видно. Сапоги снять?
— Пус-сть их… не подумал… сандалии надо было… не тр-рогай меня, хр-реново…
— А что пришёл? Рано ведь…
— Рано? Это я две д-дюжиницы Дерека из-зводил? Мне эти душераз-здирающие с-сцены ещё дюж-жиницу терпеть надо было? Ещ-щё воды дай…
— Прости, я переживала…