- Пытался протащить в шарабан поросенка, - вставил Уилл Сентри.
- Живи и давай жить другим, - сказал дядюшка.
Уилл Сентри покраснел.
- Синдбад Мореход. Пусть посидит дома. Старый О. Джонс.
- Откуда это он взялся? - спросил Уилл Сентри.
- Старый О. Джонс ездит всегда, - сказал дядюшка.
Я поглядел на кухонный стол. Банка с сардинами исчезла. Вот это да, сказал я про себя, - дядюшкина жена быстротой с молнией поспорит.
- Катберт Джонни Форнайт. Как раз то, что нужно, - сказал дядюшка.
- Он волочится за женщинами, - опять вставил Уилл Сентри.
- Как и ты, - возразил мистер Бенджамин Франклин, - но только ты в мыслях.
В конце концов дядюшка одобрил весь список; в какой-то момент он сделал паузу и сказал, перескочив через одно имя:
- Не будь мы христианской общиной, мы бы утопили этого Боба Скрипача в море.
- Можно сделать это в Порткоуле, - ответил мистер Франклин и вскоре после этого поднялся уходить, а Уилл Сентри следовал за ним на расстоянии не больше дюйма, и их по-воскресному начищенные ботинки скрипели по кухонному полу.
И незамедлительно возникла дядюшкина жена - прямо перед кухонным шкафом, с фарфоровой собачкой в руке. Вот это да, - подумал я про себя опять, - ты видел когда-нибудь такую женщину, если она вообще женщина? Свет на кухне еще не был зажжен, и она стояла в перекрещениях теней, и тарелки на буфете позади нее поблескивали, как белые и розовые глазки.
- Мистер Томас, если вы уедете в следующую субботу, - сказала она дядюшке своим слабым, шелковым голоском, - я уеду домой, к маме.
Ничего себе, - подумал я, - у нее еще и мама есть. Ну прямо старая плешивая мышь - а будь их целая стая, не хотел бы я с ними повстречаться в темном месте.
- Я или шарабан, мистер Томас.
Я бы сделал выбор без промедленья, но дядюшке потребовалось почти полминуты, чтобы наконец сказать:
- Ну что ж, Сара, любовь моя, я выбираю шарабан.
Он взял ее под мышки, поднял, поставил на кухонный стул, и она треснула его по голове фарфоровой собачкой. После этого он снял ее со стула, и тогда уж я сказал: Спокойной ночи.
Всю оставшуюся часть недели дядюшкина жена быстро шмыгала по дому со своей вездесущей тряпкой для пыли и шебуршилась по углам, а дядюшка сопел, трубил и надувался, а я все время старался чем-нибудь заняться, чтобы не попадаться им под руку. А за завтраком в субботнее утро, в то самое утро, на которое был назначен отъезд, я обнаружил на кухонном столе записку. Вот что в ней говорилось: В кладовке есть немного яиц. Перед тем как лечь в постель, снимай ботинки. Да, дядюшкина жена ушла, исчезнув с быстротой молнии.
Увидев эту записку, дядюшка вытащил из кармана полотнище носового платка, и трубы его издали такой рев, что тарелки на буфете задрожали.
- Одна и та же история каждый год, - сказал он. Потом взглянул на меня. - Нет, в этом году есть кое-что новое. Ты должен поехать со мной, и мне страшно подумать, что скажут об этом все остальные.
Шарабан подкатил, и когда все участники поездки увидели нас с дядюшкой - мы выскочили вдвоем из лавки, оба наглаженные, начищенные, при полном параде - они зарычали, как звери в зоологическом саду.
- Вы берете мальчишку? - спросил мистер Бенджамин Франклин, когда мы уже влезли в шарабан. Он посмотрел на меня с откровенным ужасом.
- Мальчишки - это отвратительно, - проронил мистер Уизли.
- Он за него не платил, - вставил Уилл Сентри.
- Для мальчишки места нет. И потом, их в шарабанах вечно укачивает.
- И тебя тоже, Энох Дэвис, - ответил дядюшка.
- С таким же успехом можно брать с собой и женщин.
По тому, как было произнесено это слово, стало ясно, что женщины гораздо хуже мальчишек.
- Уж лучше, чем брать дедушек.
- Дедушки - это тоже отвратительно, - сказал мистер Уизли.
- А что мы с ним будем делать, когда остановимся подкрепиться?
- Я дедушка, - добавил мистер Уизли.
- До открытия осталось ровно двадцать шесть минут, - заорал старичок в панамке, не глядя на часы. Про меня они тотчас забыли.
- Молодчина! - закричали они мистеру Кадвалладуру (а это оказался он), и шарабан тронулся в путь по улице нашего городка.
Несколько хмурых женщин с порогов своих домов мрачно смотрели вслед удалявшемуся шарабану. Какой-то малыш помахал нам ручкой, но мать наградила его оплеухой. Было чудесное августовское утро.
Мы выехали из городка, переехали через мост и поднимались уже по холму к Стиплхэтскому лесу, и вдруг мистер Франклин, держа в руках список, громко закричал:
- А где старина О. Джонс?
- Где старина О.?
- Старина О. остался.
- Без старины О. мы ехать не можем.
И, хотя мистер Уизли шипел всю дорогу, мы повернули и поехали обратно в городок, где на пороге "Принца Уэльского" старина О. Джонс терпеливо ждал, покинутый всеми, с холщовой сумкой в руках.
- Мне вовсе не хотелось ехать, - заявил старина О. Джонс, когда они втащили его в шарабан, похлопывая по спине, усадили на сиденье и всучили в руки бутылку, - но я ведь езжу всегда.
И мы покатили через мост, вверх по холму, в зеленых потемках леса, по пыльной дороге, и мимо мелькали ленивые коровы и утки. Вдруг мистер Уизли заорал:
- Остановите омнибус! Я оставил зубы на камине!
- Ну и что? - ответили ему. - Вы же никого кусать не собираетесь. - И ему дали бутылку с соломинкой.
- А если я захочу улыбнуться? - спросил он.
- Нет, нет, только не вы, - ответили ему.
- Который час, мистер Кадвалладур?
- Осталось двенадцать минут! - прокричал им в ответ старичок в панамке, и все в один голос начали поносить его.
Шарабан остановился у дверей "Горной овцы" - маленькой, неказистой таверны, соломенная крыша которой напоминала парик, изъеденный стригущим лишаем. На флагштоке у мужской уборной развевался флаг Сиама. То, что флаг был сиамским, я знал по сигаретным коробкам. Хозяин таверны стоял на пороге, приветствуя нас с улыбкой прикинувшегося овечкой волка. Это был долговязый поджарый мужчина с гнилыми зубами, сальными завитками на лбу и сверлящим взглядом.
- Какой чудесный летний день! - произнес он и тронул завиток когтистой лапой.
Точно так же он обратился к горной овце прежде, чем сожрать ее, подумал я про себя. Честная компания, блея, высыпала из повозки и кинулась в таверну.
- Присмотри-ка за шарабаном, - сказал мне дядюшка, - чтоб никто его не увел.
- Да некому тут его увести, - ответил я, - разве что коровам. - Но дядюшка уже самозабвенно трубил в свой рог внутри таверны.