Эрлин перечитал свой ответ и отложил. Получилось ли у него сегодня мыслить чуть шире? Подумает еще. Время есть, торопиться ни к чему. Он взял следующий конверт. Приглашение на семейный ужин. Отложил. Следующий. На внесезонное цветение священного древа Эрва. Отложил. На торжество. Он нахмурился. Древние роды праздно гуляют в то время, когда мир рушится! Хотят породниться с молодым наследником, как же…
Эрлин криво улыбнулся. Он не готов к созданию семьи. Все девушки из древних родов казались ему одинаковыми: ухоженными, почтительными, праздными и совершенно пустыми. Им нужен был его статус и деньги. Второй род всячески намекал, что ему уже по всем меркам пора остепениться. Но с кем остепеняться-то?
Он хотел ту самую, что полюбит искренне и взаимно. Но как наследник Эрлин не мог выбирать любую: он должен смотреть прежде всего на чистоту крови избранницы и ее наследственность, главный род должен хранить свой статус. Эрлин знал в лицо всех девушек общины Эрва, соответствующих этим двум критериям, но не одна не вызывала того самого чувства. Он не хотел приводить в свой дом женщину, с которой будет неуютно.
В юности Эрлин тайно влюбился в сестру Отступника. Она была редкой красавицей, яркой и живой. Но та гуляла с кем-то другим, да и смысл ухаживать за ней? Полуэльфийку никто бы не позволил ему привести в дом Главного рода. Разве что служанкой, но такой судьбы благородный Эрлин своей возлюбленной не желал. А сейчас ее и вовсе не было. Знал бы, что так обернется, забрал бы служанкой. Лучше хоть как-то, но живой. Но теперь прошлого не вернешь.
Перебрав письма, он собрал все приглашения и подписал сверху для помощника: «вежливо отказать, слишком занят». Можно отложить этот вопрос до двух сотен лет. Отец тоже женился поздно, правда, по несколько иной причине, он склонен к мужчинам. Поговаривали, что он даже в жены выбрал худенькую женщину, больше похожую на мальчика.
Эрлин знал свою мать только по рассказам. Она умерла в сложных родах, несмотря на все старания целителей. Чистокровная тихая девушка из побочной ветви второго рода, как говорили, искренне восхищенная талантом отца. Считавшаяся некрасивой и внезапно избранная новым Главой, она не верила своему счастью. Впрочем, продлилось оно очень недолго, ровно до рождения наследника. Тихо пришла, тихо сделала то, ради чего Глава вообще женился, и тихо ушла, не доставляя проблем, цинично поговаривали порой.
Впрочем, сильных чувств к ней со стороны отца Эрлин действительно никогда не замечал. А у Эрлина к ней и вовсе почти никаких чувств не было, он ее не знал. Внимания и любви хватало с избытком — бабушка с дедушкой, вышедшим в отставку, с удовольствием игрались с внуком, балуя сверх всякой меры. Дедушка же и определил его в ученики к самому завидному учителю общины, Главе исследовательского рода. Старик Аркин брал только лучших из лучших и отказывал несколько раз. Эрлин из кожи вон лез, чтобы сдать вступительные. Не то что Отступник, с первого раза какой-то эльфийской хитростью сдал!
Но после смерти дедушки на Эрлина начал давить второй род, под предлогом родства приглашая то на одно торжество, то на другое, знакомя с девушками. Не то чтобы они не пытались установить контакт с наследником раньше, просто он бы огражден от их влияния с детства прозорливым дедом. Эрлин не знал, как себя с ними вести. Для него они были никем — родственниками матери, которую он никогда не знал, но Учитель настаивал на вежливости.
К счастью, осознание всей ситуации в общине в целом и Учителем в частности пришло к Эрлину уже в более зрелом возрасте. Он бы мог наломать дров, если бы понял раньше, что те, кто в глаза засыпали его лестью, за его спиной плели интриги против его Учителя, самого уважаемого им элькрина.
Эрлин вздохнул, посмотрел на портрет Аркина на стене и устало потер лоб. Подловив себя на этом, он невольно улыбнулся. Вот ведь привязчивая привычка Аркина! Лучше бы ему мозги Учителя достались, а не эта бесполезная привычка!
Он поднялся и потянулся. Надо бы к Отступнику сходить поговорить. Поправив перед зеркалом одеяния и регалии старейшины, Эрлин тихо вышел из родового дома и в одиночестве отправился в стабилизационный пункт. Миновав посыпанную гравием дорожку, он вышел в светлую рощу священных деревьев.
По поверьям, священные деревья могли помочь, если искренне попросить. Многие в общине Эрва, особенно женщины, верили в это и молились деревьям. Как ученик исследователя, Эрлин считал это поверье чепухой. Но все же… Он мысленно помолился, ступая по ухоженной тропке: «Священное дерево, помоги мне объединить общину».
Вечерело. Первые закатные лучи окрасили ароматную рощу оранжево-красным светом. Эрлин прибавил шагу. Некстати пришло осознание, что ночные одиночные визиты считаются интимными. Отступник бы точно не упустил такого случая пошутить над ним в очередной раз. Невыносимый!
Эрлин достиг стабилизационного пункта уже совсем поздним вечером, но не застал Отступника на месте. Какого Иста?! Эрлин, смутившись, проверил отчеты пункта, как бы придя не только ради Отступника. Все было в порядке. Работы шли согласно плану, даже, пожалуй, несколько опережали его. Проблем и жалоб, требовавших участия старейшины, не было. Ситуация становилась все более неловкой. Это был очевидный одиночный ночной визит!
Когда глубокой ночью в дверях пункта показался Отступник, устало опирающийся на черный посох, в сопровождении служительницы Архи, Эрлин растерял все слова. «Какого Иста ты так поздно?!», вертевшееся у него на языке, прозвучало бы совершенно неуместно и сделало бы сложившуюся ситуацию еще более двусмысленной, чем сейчас. Но как же начать?
Пока он размышлял, Отступник, не обращая на него ни малейшего внимания, скрылся в своей комнате. О Ловы! Эрлин вздохнул, запоздало поднялся из кресла, подошел к двери и постучал. Из-за двери отозвался знакомый голос с эльфийскими переливами:
— Входи.
— Отступник, я…
Эрлин открыл дверь и осекся, испуганно рассматривая как ни в чем ни бывало раздевающегося соученика, уже обнаженного по пояс.
— Я НЕ ЗА ЭТИМ! — выпалил он.
— Я уже понял, Ринрин, давай ближе к делу, — устало вздохнул Критир и, закашлявшись, тяжело сел на кровать.
Только сейчас Эрлин обратил внимание, насколько Отступник истощен. Всегда казавшийся сильным и насмешливым, сейчас Отступник представлял собой страшное зрелище: исхудавший, со впалыми щеками, воспаленными глазами, бледный как сама смерть. Без привычных просторных одеяний старейшины он вдруг перестал казаться сильным и насмешливым небожителем и стал доживающим свое насквозь больным обтянутым кожей скелетом.
— Что с тобой? — в ужасе прошептал Эрлин.
— Уже ни для кого не секрет, что я не совместим с Коном и болен. Видишь же, сестрички Архи за мной таскаются.
— Я знал, но… — Эрлин растерянно рассматривал насквозь больного, постаревшего с виду на пару сотен лет бывшего соученика.
— Давай к делу. Завтра рано вставать, — Критир устало потер лоб.
Эрлин растерялся. Слова в голове смешались.
— Я думал оставить проводник для связи. Ты говорил об ученике и…
— Оставляй.
Эрлин растерянно передал ему изумрудный кристалл и, столкнувшись с выжидающим взглядом, как бы спрашивающим «Все?», не нашелся, что ответить, скомканно попрощался и поспешно вышел, забыв даже взять проводник для ответной связи. Уже выйдя на улицу и освежившись ледяным ночным воздухом, Эрлин почти застонал. Как же он глупо поступил и выглядел! Ну почему с этим отступником всегда все так?!
***
Критир с улыбкой рассматривал изумрудный проводник в руке. Как всегда. Ведет себя в его присутствии, как влюбленная девица. Вроде и мозги на месте, и руки, но видел бы он себя со стороны! Вспомнив бесцеремонные шутки деда про самый реальный шанс его женитьбы — на соученике, Критир усмехнулся. Как же старик Аркин его гонял! «Эльфийское отродье, какого такого опять творишь?! Я за тебя на совете краснеть не собираюсь! Не возьмешься за ум, всю жизнь в посыльных продержу!» И все равно защищал на каждом совете. И все равно наказывал сам, никогда не выдавал общине. Он был строг и вместе с тем горячо любил их всех. Всю семью и учеников. За всех стоял горой, как бы ни ругал их наедине. Критир сжал в исхудавшей руке изумрудный проводник. «Глава, я продолжу твое дело. Похоже, вместе с напророченной тобой «невестой». Хороший парень, только вечно переживает о пустом».