Важнейшие методологические новации в зарубежных исторических исследованиях не прошли мимо отечественной исторической науки и, в частности, урбанистики. С последней четверти XX в. меняется ракурс рассмотрения традиционных проблем, наблюдается смещение интересов историков в сторону новых тем{25}. Среди таковых — социальная идентичность{26}, различные аспекты проблемы социальной памяти и коллективных представлений{27}, тендерная история общества{28}, историческая биография{29}, политическая история и политическая культура{30}.
Город, как своеобразный микро- и макромир одновременно, основывающийся на сложной системе специфических взаимосвязей, на диалектическом взаимодействии между индивидами и общностями, материальными условиями и культурными силами, между нормами и реальной практикой{31}; город как целое, как «общественный концентрат» с особой топографией, со значительным гетерогенным (этнически, социально и профессионально) населением, со средоточением товарообмена и товарного производства, институтов власти, культуры, со специфическим образом жизни{32}, представляет собой идеальный объект для системного исследования и «впервые превратился из сценической площадки, места социально-исторического действия в специальный предмет изучения…»{33}. В рамках контекстуального подхода город предстает «как комплексный объект в единстве своих многообразных (хозяйственных, организационных, административно-политических, военно-стратегических и др.) функций и одновременно — как элемент включающей его целостности, как пространственное воплощение ее социальных связей и культурной специфики»{34}.
Вместе с тем, как заметила А.Л. Ястребицкая, «новые подходы и направления изучения истории европейского города, накопленный материал <…> не стали еще предметом специального критического осмысления и обобщения ни в зарубежной, ни в отечественной науке»{35}. Поэтому актуальной представляется задача разработки сравнительной истории европейского города, исходящей из этого целостного представления и одновременно раскрывающей широкие взаимосвязи разнообразных факторов, определяющих многообразие локальных форм и конкретно-историческое своеобразие «городских индивидуальностей»{36}.
Исследование о Лондоне XIV–XVI вв., его деловых людях может стать определенным вкладом в решение этой непростой, но столь востребованной задачи.
Изучение деловых людей Лондона, в разных аспектах, под различными углами зрения, имеет определенную историографическую традицию. Прежде всего, большое внимание исследователи уделяют социально-политической и институциональной характеристике данной общности в контексте проблемы городского патрициата/городской элиты. Известно, что для английских городов в научных штудиях конца XIX–60-х гг. XX в. либо ставилось под сомнение наличие городского патрициата в таком виде, как в городах континентальной Европы, либо утверждалось, что он не играл значительной роли в жизни торгово-ремесленных центров Англии{37}.
Многие британские исследователи в работах 70–90-х гг. XX в., признавая дискуссионный характер проблемы городского патрициата в Англии, связывали ее разрешение с дальнейшим изучением городской социальной структуры, как на локальном уровне, так и в русле компаративной истории{38}.
Целый ряд исследований посвящен проблеме лондонского управления и характеристике правящей верхушки английской столицы XIII–XVI вв.{39}
В целом можем отметить, что современная англо-американская историография признает наличие «богатейшей правящей группы» в английском средневековом городе, в том числе в Лондоне XIII–XVI вв. Обращает на себя внимание постепенный отказ от применения термина «патрициат» для обозначения данной общности в пользу другого — «элита» — при фактической идентичности их содержания. X. Суонсон, в частности, прямо пишет о том, что «правящая элита и есть патрициат английских городов»{40}. Признается, что за терминами «патрициат» и «элита» скрывается, по сути, одинаковый набор характеристик: участие в торговых и финансовых операциях, приносивших весьма значительные доходы и богатства; вложение инвестиций в земельные владения; монополизация и зачастую наследственная передача высших должностей в муниципальном управлении; теснейшие внутриклановые связи — деловые, родственные и дружеские, способствующие укреплению и возвышению данного слоя; элементы аноблирования: стремление породниться с дворянством, иметь гербы и семейные часовни наподобие дворянских, желание подражать дворянам в поведении и частной жизни.