Под взглядом Лауда Томирис непроизвольно съёжилась. Она стояла и думала лишь об одном – как бы сбежать после продажи этому ушлому торгашу. От наёмников-то возможности сбежать так и не предоставилось, так может хоть тут повезёт? А ещё Лауд этот, наверно, довольно известен. Это повышает вероятность, что на него выйдут дядя и Луг с ратниками. Если, конечно, дядя догадался об её участи! Это если он не слишком много времени потерял в Тёплой лощине и вернулся назад по реке, да нашёл Деруна…
‒ А дева ли она, это надо проверить, ‒ добавил торговец.
‒ Проверяй, уважаемый.
Услышав такое, Томирис словно получила удар под дых. Вмиг слетело доселе владевшее ею оцепенение. И она заозиралась, готовясь вцепиться проклятому торгашу в глаза. Но тот лишь подал знак и к Томирис подошли двое слуг.
‒ В шатёр её, ‒ распорядился Лауд. ‒ Там и проверим.
И как только наёмник снял с шеи верёвку и слуги прикоснулись к ней, Томирис тут же бросилась в драку. С рвущимися из груди всхлипами, вцепилась ближайшему слуге в лицо и даже умудрилась укусить его за руку. Но её довольно быстро и проворно скрутили, заломив руки. Да так, что не стало возможности даже дёрнуться.
‒ Ух ты! ‒ развеселился торговец. ‒ Она у тебя не объезженная?
Ворчун в ответ только развёл руками, мол, его это не касается.
А Лауд, между тем, подошёл поближе, наклонился и приоткрыл рабыне волосы. Про себя он уже считал её своей собственностью, но оценка товара ещё не закончилась и от оценки зависела окончательная цена. Увидав под «платком» золотистые пряди, Лауд обрадованно зацокал языком и язвительно сказал, обращаясь к невольнице:
‒ Нужна ты мне! Я люблю покладистых и услужливых. Право подарить мне наслаждение ещё надо заслужить.
Он выпрямился и сказал уже слугам:
‒ К столбу её!.. Нет, лучше на лавку. Двадцать плетей. Только кожу не рвать.
Когда Томирис поволокли по земле, она вновь попыталась вырваться. Но слуги оказались сколь сильны, столь и опытны. Все её потуги были погашены в зародыше. А потом её припечатали лицом к широкой лавке, да защёлкнули вокруг запястий и лодыжек зажимы.
Когда боль от первых ударов обожгла спину, Томирис старательно сдерживала стоны. В какой-то мере помогала мысль, что раньше её уже пороли и она пережила это. Но тогда её пороли за шалости – строго в обычаях воспитания знати. А здесь просто потому, что она теперь живой товар. Эта мысль была невыносима. И как ни старалась царевна, но плеть всё же вырвала из неё первый стон. Потом и остальные.
А когда закончилось наказание и Томирис ещё не успела прийти в себя, рядом появилась какая-то женщина. От неё исходил запах благовоний. Потом царевна услышала, как женщина на мальварском говоре что-то тихо втолковывала одному из слуг. Томирис прекрасно знала мальварский и попыталась было прислушаться, чтобы понять смысл слов, но вдруг почувствовала чужие руки, проникшие ей под остатки одежды. Это произошло так резко и грубо, что чуть не свело с ума. Чужие руки сноровисто проникли в неё и Томирис как только могла, стала извиваться.
‒ Дрянь! ‒ мальварка убрала руки и влепила рабыне пару тяжёлых оплеух.
‒ Она дева, Альва? ‒ спросил подошедший Лауд.
‒ Она и правда дева, ‒ заявила женщина.
‒ Восемнадцать полновесных золотых даю за неё, ‒ сказал торговец, когда к месту наказания подошёл его бывший мечник. ‒ Это хорошая цена, Ворчун.
‒ Двадцать! ‒ стоял на своём наёмник.
‒ Я торговец, который не торгуется, ты же знаешь.
‒ Ладно… По рукам!
Они все куда-то ушли. Томирис на некоторое время осталась в одиночестве, всё так же лежа привязанной и тихо хлюпая носом. Слёзы, капающие с её щёк, вскоре образовали на деревянной поверхности две маленькие лужицы. Она плакала не от боли. Она плакала от унижения.
А потом её отвязали. Здоровенный прислужник – детина на все три головы выше её ростом, со страшным шрамом на месте левого уха, выставленным будто напоказ на бритом наголо черепе, намертво вцепился в запястье и повёл к шатру.
У входа их пристально осмотрел охранник, не нашёл ничего подозрительного и отшагнул в сторону, давая слуге возможность войти в дверной занавес. Внутри Томирис чуть не чихнула от ударившего в нос благовонного воскурения. Едва заметная дымная завеса, излитая здесь, заполняла всё ограниченное пространство шатра. А в самой середине сего временного жилища прямо на подушках восседал Лауд. Теперь царевна-невольница смогла подробно рассмотреть того, кто купил её у вожака наёмников. Выглядел он, как и все мальвары, на её взгляд довольно броско. Смуглая кожа и непривычная покроем одежда, расшитая узорами из золотой нити, скрывала несомненно крепкое тело. Холёное лицо в обрамлении ухоженной бородки и печать извечного неудовлетворения на устах. И внимательный, оценивающий взгляд, пробирающий до самого нутра. От такого прожигающего насквозь взгляда становилось не по себе. Томирис ощутила себя вещью, что выставлена на обозрение. И ей стоило огромного усилия, чтоб не совершить какую-нибудь глупость, например, снова броситься в драку.