День за днём она просто не находила себе места от злости. А при виде Ламерны, когда та мела метёлкой вымощенные камнем дорожки, стирала вещи слуг или самого хозяина, её так и подмывало наброситься и выцарапать ей глаза. О! С каким бы она удовольствием выколола бы этой суке глаза! И порезала бы ей личико! Наверное, у неё глаза зелёные, а хозяин всегда любил зеленоглазых. Эвика давно – с самого своего появления у господина Лауда завидовала зеленоглазкам, злясь на судьбу и папашу с мамашей, родивших её кареглазой. А вспомнив Лагрис, Эвика чуть не задохнулась от злости. И только заметив, как остановилась и напряглась её верная подельница, вымолвила:
‒ Продолжай! Это я о своём думаю…
Агис молча кивнула и присела перед ней на колени, принявшись наносить узоры на лодыжки.
А Эвика попыталась выкинуть из головы ту, кого ненавидела больше всех – Лагрис.
Но ничего не вышло, мысли, будто в отместку за её прошлые унижения, продолжали крутиться вокруг ненавистной соперницы.
Лагрис была особой рабыней, имеющая небывалые и неслыханные преимущества среди рабынь. В общем-то, она тоже «подружка», но не ровня. Гордая, словно знатная особа, жёсткая и сильная. Сильная и телом, и внутренним стрежнем. Эвика глубоко внутри тайно завидовала её силе. И оттого ещё больше ненавидела. Кроме того, Лагрис носила особенный ошейник, волшебный. Поговаривают, он обладает какими-то странными свойствами. И когда господин Лауд вернулся с обозом в Лаат, а Эвика по привычке сунулась было к нему, чтобы подарить наслаждение, он выгнал её взашей! Хозяин первым делом позвал к себе Лагрис! Эвика давно бы убила соперницу, но боялась с ней связываться. Хватило и одного раза, когда та чуть сама не прибила её. С тех пор Эвика обходила её стороной. А теперь ещё и Ламерна! Прошло уже два Урдана, а хозяин до сих пор не позвал Эвику к себе! Два Урдана! Мало того, позавчера Эвика намеревалась преподать Ламерне урок, подкралась и набросилась. Сбила с ног и со всем своим отчаяньем стала пинать. Пинала так, что аж заболела собственная нога, но вид поверженной и беспомощной Ламерны горячил кровь, не давая остановиться. Она даже кричать не могла, только стонала. И Эвике всё сильнее хотелось, чтобы Ламерна подавилась своими же стонами. Но откуда-то ‒ Эвика ведь тщательно подгадала время и место! ‒ возник охранник и оттащил её. И повёл к Лауду. Когда хозяин услышал рассказ охранника, он просто рассвирепел. Стал орать и отхлестал плетью. Эвика стойко приняла побои, она готова была вынести от хозяина всё, что угодно. Лишь бы он уделил ей внимание. Готова была тут же подарить ему наслаждение, но… Лауд выгнал её прочь! Из-за этой суки Ламерны! Не будь её, хозяин оставил бы Эвику у себя, как это было раньше, даже после наказаний. Эвика лишь тихо радовалась, что ей удалось разбить в кровь этой дряни нос.
Когда, наконец, Агис закончила с лодыжками, Эвика встала со стула и присела на колени, схомутав в кулаке гриву волос. Товарка сменила слипшиеся кисточки и принялась наносить рисунок на спину. Дождавшись, когда она закончит, Эвика вытащила из ящичка ручное зерцало и стала вертеться с ним перед зерцалом настенным, вылавливая нужный угол обзора и придирчиво осматривая получившиеся узоры. Агис, как всегда, была на высоте. И уже принялась за сидящую рядом на своём стуле Элисинис. Та была мальваркой, поэтому к её смуглой коже годились лишь чёрные и белые краски. Сама же Агис, как солнечная рувийка, обладала кожей с золотистым отливом. По обычаю ей следовало наносить синие и красные цвета. И Элисинис, после того как с ней закончат, станет раскрашивать свою приятельницу именно так, особенно налегая на красный – подчёркивая тем самым редкий для рувов-вигот цвет радужки. Ну а Эвика в это время закончила осмотр и немного подосадовала, что нельзя нанести узоры на правое бедро – там, где имелась наколка-печать господина Лауда. «Подружкам» в Лаате было запрещено закрашивать хозяйские печати. Впрочем, Эвика и не думала закрашивать наколку, она лишь хотела украсить её.