Оставив рабыню у столба, Фарлапал пошёл к амбару, чтобы там внутри посмотреть на месте, что можно приготовить к предстоящему развлечению. Добравшись до строения, он открыл ключом тяжёлый кованный замок, двумя руками оттянул на себя громоздкую дверь и когда та открылась настолько, чтобы он мог протиснуться, вошёл и прикрыл за собою вход. На ощупь нашарил рукой настенную полочку, где лежало огниво. Нашарил и торчащую в держаке лучину. Сноровисто зажёг огонь и осмотрелся. Его мысли крутились вокруг приготовлений к будущей потехе. Где привязать верёвки, где расчистить место и куда убрать мешающее добро. Времени было вдосталь и надсмотрщик не спеша приступил к воплощению задуманного. И когда он перетаскивал с места на место очередной мешок с мукой, вдруг ощутил чьё-то присутствие. Застыл и прислушался. Было тихо. Но на загривке зашевелились волосы и встали дыбом, а по спине пробежал холодок. Бросив мешок, Фарлапал резко развернулся, суматошно ища глазами неведомую опасность и заодно подыскивая что-нибудь в качестве оружия. Плетью, заткнутой за пояс, если что не отобьёшься. Он присмотрел среди сложенных в кучу лопат торчащий черенок вил и сделал к ним шаг. Ещё шаг и в животе Фарлапала поселился едкий и жгучий страх. Он шмыгнул к вилам, выхватил их и, выставив острия, медленно осматривался. Было по-прежнему тихо. Но страх и ощущение чьего-то присутствия не отпускали.
Прождав, как ему показалось, очень долго, Фарлапал решил, наконец, выбраться из амбара. Настороженный и ловящий любой подозрительный звук, он шаг за шагом приближался к затворённой двери, кляня себя, что затворил её. Амбарная дверь была тяжёлой и здоровенной, открывать её придётся двумя руками… О, боги! Это значит, что какое-то время он не сможет защищаться! В животе по-прежнему едко сосало под ложечкой, а холодный пот стал заедать глаза. Фарлапал быстро промокнул рукавом лицо и… оторопел. Перед ним из ниоткуда возник незнакомец в сером балахоне, что носят обычно чтящие, но только никаких орденских знаков на нём не было. Лицо скрывал низко натянутый башлык. Не в силах пошевелиться – руки и ноги перестали подчиняться ему и быстро онемели – надсмотрщик с ужасом смотрел, как незнакомец медленно протягивает к нему руку. Обветренные пальцы с ногтями, больше похожими на когти, коснулись плеча. И в тот же миг ноги Фарлапала потеряли способность держать вес собственного тела. Он рухну как куль на пол. И уже снизу вверх смотрел на остающееся в тени лицо чужака. Из-под башлыка виднелась лишь узенькая полосочка губ. Бескровных. И ни намёка на чувства.
‒ Забудь Ламерну, ‒ сказал незнакомец тихим и до жути холодным голосом. ‒ Иначе мне придётся накормить тебя твоим же удилом.
Страх, сковавший грудину, не давал Фарлапалу вздохнуть. Он почувствовал, что весь покрылся липким потом, а боль в груди становилась всё сильнее и сильнее.
‒ Ты понял? ‒ от голоса чужака повеяло просто замогильным хладом.
Фарлапал понимал, что надо поскорей ответить. Ответить, что он всё понял и заректись приближаться к Ламерне. Но язык как прирос к гортани. Из уст надсмотрщика вырвался лишь мычащий стон. И тогда он как мог мотнул головой, выражая своё полное понимание…
А потом очнулся лежащим на полу. Незнакомца уже не было. Но остался ужас. На негнущихся ногах Фарлапал с трудом добрался до двери. Снаружи всё ещё стояла ночь. И очень хотелось поскорее посетить нужник.
Заканчивался второй день после попытки Фарлапала изнасиловать Томирис и последовавшего затем наказания. В первый день она едва стояла на ногах и могла работать только вполсилы. Антан, видимо имевший от Лауда какие-то приказания, лично следил, чтобы её не сильно донимали работой. На второй день Томирис чувствовала себя намного лучше, почти перестала обращать внимания на боль и синяки, да и настроение немного поднялось. Въедливого клопа почему-то за эти два дня она так и не увидела. У неё было странное впечатление, что он старался не показываться ей на глаза и обходил десятой дорогой.
И вот, когда вечером Томирис после стирки бесконечного белья с некоторой опаской приближалась к своей пристройке, в душе появилось смутное беспокойство. Маленький мирок своего жилища, она после той ночи уже не воспринимала как островок уединения. А ну-как опять заявится кто-то?