И вот, наконец, он наткнулся взглядом на нож. Впрочем, ножом данный клинок назвать язык не поворачивался. Самый настоящий кинжал. Что ж, теперь у него появилось оружие. И что-то подсказывало, что без оружия в его положении не обойтись. Хотелось бы, конечно, найти хотя бы простой огнестрел и две-три обоймы к нему, но та же чуйка вещала, что огнестрела ему не видать. Мертвецы ещё не окоченели, а порохового запаха нет. Он просто не успел бы выветриться из пещеры. Значит, что? Значит, тут не стреляли, а без затей резали один другого, да ещё и жгли. И кстати, последнего обстоятельства он не мог понять. Чем они наносили такие ожоги? Паяльными раструбами? Какими-то горелками? Светочами? Ничего огнемётного ему не попалось. Может быть, пока не попалось. Потом, при осмотре очередного мертвеца, он вынужден был отступить – от него сильно несло едкой кислятиной. И ожоги на нём не от огня, а будто кислотные. И в самом деле, кислотой, что ли на убитого плеснули? Впрочем, забивать себе голову загадками он не желал. Подошёл к жаровне и стал изучать кинжал. Харалужное лезвие в две пяди длиной, расширяющееся к крестовине. Рукоять удобная, без вычурностей. Сам же клинок являл следы ручной ковки – мельчайшие отметины кузнечного молота можно было различить даже невооружённым глазом. И вот тут он призадумался. Ручная работа, да вдобавок явно не ради украшательства – такой клинок в наше время большая редкость. Потому как само ремесло кузнеца – редкость. И тут его пронзила мысль: а какое это «наше» время? Но напрасно он старался хоть что-то извлечь из памяти. Память хранила молчание.
У жаровни он простоял ещё какое-то время, раскладывал в голове по полочкам всё увиденное, обобщал и прикидывал. И понял, что ничего не понял. Проскользнула даже мыслишка, что его как в выдуманных приключенческих историях занесло в прошлое. От этой мысли он отмахнулся сразу – слишком невероятно и бредово. И поступил как человек, которому не хватает сведений – продолжил добывать их путём дальнейшего обследования пещеры.
Ничего примечательного тут он больше не нашёл. Зато набрёл на извилистый выход из пещеры, из которого попал в следующую. Здесь уже стояло несколько жаровен и было гораздо светлей. В самой сердцевине пещеры недавно происходил какой-то обряд. Он так подумал, потому что открывшиеся следы ему больше не с чем было соотнести. Ровные, один за другим расходящиеся от общей точки круги; какие-то выдолбленные на совершенно ровном полу знаки; сложный, начерченный видимо мелом рисунок внутри большого круга, а на местах пересечения рисуночных прямых с малыми кругами поставлены высотой в локоть вычурные курильницы на треногах. От них всё ещё клубились белёсые дымки. Курильницы, судя по виду, были серебряными. Но больше всего его поразил болванчик, стоявший точно в серёдке рисунка, к которому сходилось множество начертаний. Болванчик был из камня, очень похожего на жад, однако почему-то красного цвета. Впрочем, почему нет? Жад, конечно, чаще всего зелёный, но бывает и жёлтый, а может быть и красным. Наверное, он непозволительно долго рассматривал болванчика, пытаясь понять, что тот ему напоминает. Резчик довольно искусно изобразил мужское тело, облачённое в глухую броню совершенно невероятного вида. В руках у болванчика был прижат к груди четырёхкрылый жезл с навершием, которое он сперва принял за знак… Он досадливо вздохнул. Провал в памяти так и не дал понять, какой же знак напоминает сие навершие. Присмотрелся ещё раз – что-то до оскомины знакомое, но вот что?
Угрозы от всей этой обрядщины не ощущалось, но и пересекать внешний круг он поостерёгся. На всякий случай. Кто их знает этих таинственных колдунов, проводивших обряд? Вдруг вляпаешься в какую-нибудь гадость? К тому же мертвецы имелись и в этой пещере. Как и следы недавнего побоища: вокруг царил беспорядок из разбросанных вещей, пятна крови и подпалины. Однако обрядовый рисунок остался уцелевшим; впечатление такое, будто сражавшиеся опасались к нему приближаться.