«Он зрит незримое другими,
Не видя то, что знают даже дети».
Всё также мерцая, руны оставались неизменны и неподвижны, однако сознание его начало вычленять уже новый, показываемый ими смысл:
«По струнам Сил скользнув,
Пройдя Великими Вратами,
Оружием он вложен в Перст Начал».
Взгляд Стривара оставался по-прежнему прикован к рунному рисунку и вот уже в нём раскрылся следующий смысл:
«Подвластен смерти и волен ошибаться,
Не ведая, взалкает он свой Путь:
Вершить судьбу не над царями, но богами!»
Мгновения, когда книга выпала из рук, он не уловил. Успел только отметить, как потемнело в глазах и кругом пошла голова. Кажется, он ненадолго отключился. Накатившая слабость разбила всё тело, омовила испариной. Он лежал в неудобном положении и долго смотрел в одну точку, ничего вокруг не замечая. Потом ему постучалась первая мысль, что он лежит и тупо ни о чём не думает.
Слабость стала отступать. Мышцы мало-помалу наливались силами и вскоре Стривар смог пошевелиться. Наконец, он достаточно оклемался. Огляделся в поисках возможной опасности и вскочил. В пещере он по-прежнему был один. Повезло. Книженция-то и вправду коварна, Дарен не напрасно предупредил. Но и полезная тоже. Стривар чуял в себе необъяснимые изменения и связаны они с этими чёртовыми рунами. Подумалось даже, что он смог вот, пусть немного, но прочитать колдовскую чёрную книгу, поэтому вполне может себя назвать чернокнижником. А почему бы и нет? Он улыбнулся и решил более пристально обследовать усыпальницу.
Первым делом вернулся к месту обряда. Сюда его приманило внезапно проснувшееся жгучее любопытство. Сейчас он, образно выражаясь, новыми глазами посмотрел на вложенные друг в друга круги, руны, курильницы и болванчика. Ему открылось незамеченное ранее: напоённый волшбой обрядовый рисунок был пересыщен тонковещественными вихрями, коих до этого он попросту не замечал. Особенно много вихрей роилось во всё ещё дымящих курильницах. Откуда-то он знал, что это сильфы – духи воздушной стихии. И даже смог осознать, что они в большинстве своём полуразумны и продолжают выполнять указанную им задачу. Присутствовали тут и духи пятой стихии – стихи Жизни. От места веяло смертельной опасностью; стало понятно, отчего во время боя никто не рискнул приближаться к внешнему кругу. В самом средоточии, там где стоял истуканчик, растворялась граница действительности Заара; и это растворение с постепенным ослаблением насыщенности простиралось до внешней окружности. Всматриваясь, Стривар видел согласованный перехлёст потоков сил, сходившихся на жадовом болванчике. Не зная откуда, но Стривар понимал как всё это волшебство работает, понимал, что здесь жрецы Отрила открыли Врата, ведущие в иные пласты мироздания. И понимал, что силы, напитавшие колдовской рисунок, потихоньку убывают, настанет время – день или два, когда Врата исчезнут.
Как, откуда и почему он научился распознавать и оценивать волшебство? Единственное объяснение, что пришло ему в голову, это дар чёрной книги. Видимо, Арлан как раз для этого хотел её использовать. Вот он и «пришёл в себя», как выразился Дарен. Получалось, Стривару было доступно постигать суть волшебства. Однако, что очень жаль, у него ни на каплю не прибавилось опытных знаний об обыденной жизни Заара. Что ж, наверное, он слишком многого хотел.
И вновь он принялся осматривать мертвецов, но теперь «вооружённый» свежими способностями. И сделал несколько очевидных, казалось бы, открытий. Он уж и не знал, как до этого не обращал внимания, но тут до него дошло: все жрецы Отрила были рыжими. Выходит, Дарен ничем из них не выделялся. Чтящие наоборот были, так сказать, разнообразны. Хватало и рыжих, однако не менее половины оказались очень смуглы, а утончённостью черт просто поражали воображение. Непонятно. Кожа светло-коричневая, у кого чёрные волосы, а у кого цвета огненной меди, черты же лица куда утончённей рыжих отрильцев. Напоследок среди убитых кайванитов попался вообще кто-то непонятный. Шлем с прожжённой вмятиной валялся подле его головы, поэтому первое, что бросилось в глаза – заметно вытянутый череп. Из кудрей светлых волос выглядывала слегка прикрытая рана, а застывший в предсмертном мучении узковатый рот обнажил клыки. Не так чтоб уж длинные, но подлинней человеческих. Золотистая кожа. Все части тела соразмерны человеческим. То, что это нелюдь, Стривар не сомневался. Во всяком случае, по его представлениям, это нелюдь, но на Зааре может быть считают по-другому. Стало быть, решил он, поживём-увидим.