И Стривар погрузился в то зыбкое состояние между сном и явью, когда сознание скользит на границе двух миров. И увидел он прямо пред собою девочку, лет, наверное, одиннадцати-двенадцати, что предстала босоногой в простой одежде селянки, с тёмно-русой чёлкой, выбивающейся из-под по-праздничному нарядного платка. Исполненные печалью и ничего не ждущие карие глаза словно пронзали его враз распахнувшуюся душу; на лице, что не по годам хранило суровость, не дрогнула ни единая мышца. Просто девочка. Просто смотрит.
Стривар непроизвольно сморгнул и видение исчезло. Исчезло, как его и не было. Но осталась излитая вовне грусть.
Он вложил меч в ножны. И тоскливо уставился на природу окружающего леса. Этот мир был дивен красотой. Прекрасен. Но и ужасен своими обитателями.
Спал Стривар, как и прежде, чутко. Прокинулся ещё в сумерках из-за начавшегося дождя, догасившего тлевшие угли костра, и, развернув из скатки накидку, да наскоро перекусив, продолжил путь.
Дождь оказался не обложным и вскоре закончился. Потом по пути попалась речушка, что извивалась и убегала в низину. Вода в ней оказалась на удивление вкусной. И когда Стривар напился, обратил внимание, что далеко впереди отрог резко уходил вниз. Там впереди был обрыв. А значит с него можно посмотреть на открывающуюся сверху долину. К полудню Стривар вышел к обрыву и долго смотрел с него на лежащую у горного подножия равнину. Он долго любовался красотой, купался в ласках тёплого ветра и следил за неспешным движением близких облаков, загородивших собою дальние свинцово-серые тучи. И не сразу заметил в распахнутой перед ним равнине далёкую змейку дороги. Дорога – это направление. Куда-нибудь, да приведёт.
И Стривар пошёл вдоль обрыва, ища где бы спуститься.
…Запах крови ветер доносил издали. Быть может, у Стривара был по-особенному обострённый нюх; глаза нигде не замечали следов недавней смерти, но в воздухе пахло кровью.
Он шёл на запах. Не спеша и настороже. Изготовил к бою самострел, зарядив обыкновенную стрелу. И по звуку жужжания мух вышел к чьим-то останкам. Толстые с сальным блеском мухи вились над распотрошённым телом. Не животное. Это был человек. И его кто-то объел. Дивный, прекрасный мир вновь явил пришельцу свою тёмную суть. Стривар склонился над останками, волевым усилием сопротивляясь дурноте, и осмотрел объеденное тело. Отсутствовали рваные следы от клыков и зубов, наоборот даже – мясо с покойного было срезано ровненько будто ножом. Да так оно, наверно, и было. Стривара аж тряхануло от отвращения. И тогда он обратил внимание на голову, грязную и с налипшими на лицо спутанными волосами. Черты выглядели настолько грубыми, что казалось это не лицо, а неумело сделанная восковая маска. Вот только зачем маске глаза было выкалывать? Или их тоже съели?
Когда мухи стали норовить присесть на сапоги Стривару, он отошёл на три шага. Отошёл из-за проснувшейся брезгливости, будто отвратительные жирные насекомые могли отравить его той грязью, что была разлита вокруг тела, но не видна обычным зрением.
Вокруг хватало следов, оставленных пожирателями этого странного человека. И следы уходили в заросли, куда-то в направлении дороги. Стривар пошёл по ним, его влекло странное чувство необходимости.
Как он и ожидал, людоеды не успели убраться достаточно далеко. Они шли налегке, вооружённые копьями, шипастыми дубинками и короткими луками. Небольшие, неровные и неравносторонние щиты были лишь у половины из двадцати семи особей. Стая, как окрестил её про себя Стривар, продвигалась по лесу никого не опасаясь, не обращая внимания на трещавшие под ногами ветки, о чём-то гортанно переговариваясь. В голосах явственно звучала подавляемая злость и скрываемая радость. Постепенно Стривар приблизился к стае поближе, когда убедился, что людоеды не озаботились боевым охранением тыла. И смог, наконец, получше рассмотреть их. Пришелец не удивился, когда понял, что члены стаи того же рода-племени, что и недавно съеденная жертва. Низкорослые, бочковатые увальни, одетые в шкуры и самосшитые из шкур же головные уборы, оголённые части тел, будь то ноги, руки или видневшиеся из-под бородищ шеи были покрыты рыжеватым пухом. У одного из людоедов за спиной виднелся притороченный самострел, великоватый для этого коротышки, да и слишком уж добротно сделанный. Видимо, самострел некогда попал к недолюдку как добыча.