Побежала за водой и тряпками. Вернулась в домик быстро, как только могла, принеся большой кувшин, медный таз и лоскуты ткани. Один из лоскутов – самый большой ‒ она без зазрения стянула среди сохнувших вещей Фарлапала. Тот, если и догадается, то и пикнуть теперь не посмеет. Томирис не знала почему, но Фарлапал с некоторых пор обходил её десятой дорогой, а случись им сойтись поближе в каком-нибудь месте, он, потея от страха, начинал пятиться от неё, будто боялся заразиться смертельным поветрием. Выкинув надсмотрщика из головы, смочила первую тряпицу и стала обтирать Лагрис. Сперва осторожно промокнула и где можно протёрла той лицо, чувствуя как жадно ловится каждое прикосновение, как прохладная влага пусть незначительно, но утешает горящую, истерзанную кожу. Потом принялась за остальное тело, со всей возможной осторожностью освобождая Лагрис от одежды и, смачивая тряпицы, промакивая и протирая напряжённое от боли тело, да внутренне содрогаясь при виде проступивших на коже синяков.
Что же он тебя пинал, что ли? Откуда такие синяки? Да всё больше на животе, будто Лауд именно туда целил.
‒ Не пинал… ‒ прошептала Лагрис. ‒ Это хуже…
Неужели она спросила вслух? Томирис сжала губы, чтоб коварный язык не подрывал и без того подорванный дух подруги. Той и так плохо, а тут ещё и её, Томирис, оханья!
‒ Ламерна… Хватит сидеть со мной, ‒ прошептала Лагрис, когда подруга смыла с неё всю грязь. ‒ Тебе надо отдохнуть. Не поспишь – завтра сил не будет…
‒ Этого я и боюсь, ‒ грустно улыбнулась Томирис. ‒ Боюсь спать…
‒ Тебя же вроде отпустило…. Нет?
‒ Только две ночи. А ну как опять кошмары вернутся? Это не отдых будет, а…
Она замолчала, боясь произнести уже готовое сорваться слово.
‒ Пытка, ‒ закончила вместо неё Лагрис и, не смотря на боль в языке, продолжала говорить: ‒ Не стесняйся таких слов. Ламерна, я ведь видела, как твои кошмары выглядят со стороны…
‒ Тогда ты понимаешь.
‒ Да… Но если не попробуешь поспать… Завтра будешь падать без сил.
Томирис отмахнулась.
‒ Зачахнешь, ‒ горящая жаром рука Лагрис коснулась руки подруги. ‒ Ложись… Я тоже попробую поспать.
Томирис знаком показала, что вознамерилась поменять запачканную подстилку и, с тяжёлым сердцем от невольно причиняемых страданий, вытащила испачканное покрывало, заменив его большим лоскутом ткани. Покрывало отбросила к двери – завтра постирает вместе с одеждой подруги. И нехотя поплелась к своей лежанке. Улеглась с дурными предчувствиями. Долго ворочалась, не находя себе место. Как могла, отгоняла тяжёлые мысли, но те словно заправские мучители, были ей неподвластны, возвращались и набрасывались, терзая и давя.
Она думала о бесконечно тянущихся Урданах выпавшего ей рабства. Думала, что хватило бы только сил дотерпеть… Дотерпеть! ‒ но надежда уже почти покинула истомлённую душу. Дядя и ратники так и не нашли её. Видно, что-то стряслось. Дядя, он ведь не простой смертный, он могущественный колдун. И он имел свои способы поиска. И коль не разыскал её до сих пор, значит… Значит, что-то и впрямь помешало ему. Чья-то гибель? Томирис даже боялась подумать об этом, сердце так и сжималось, когда перед внутренним взором представали лица сотника Луга и остальных воинов. Она бы всё отдала, лишь бы никто из них больше не погиб. Она до сих пор с содроганием вспоминала похороны погибших воинов, что стали ей как родные. Или может дядя… Но Кадар силён! Он тогда в бою справился с засадой превосходящих числом чтящих! Но что если его подстерегли не менее сильные кайваниты? Почитание Кайвана – сильнейшее на Зааре, стало быть… Томирис зажмурилась. Ей просто не хотелось думать о плохом. Но чёрные мысли упорно преследовали и преследовали. Из-за них так и представлялось, что она теперь навсегда останется рабыней. Но что тогда будет? Ведь зачем-то же она нужна Лауду? Не по доброте же душевной он не трогает её и не использует, как «подружку». И это положение когда-нибудь да закончится. И тогда… Наверное, останется одно: наложить на себя руки.