Лагрис умудрилась и улыбнуться, и одновременно скривиться.
‒ Не принимаю. Поэтому и обратилась к тебе. Больше не к кому!
Он видел в её глазах мольбу и надежду. И видел её искренность. Странно. Ведь она упырица, но почему-то думает не только о себе.
‒ Слушай, Лагрис, а как в Лаате принято ругаться? Ощущаю вот потребность сказануть что-то едкое или гадкое, но не знаю как…
‒ Ты не шутишь?! ‒ перебила его блазна и тут же улыбнулась. ‒ Нет, вижу, что шутишь. Боги воздадут тебе за твою отзывчивость.
‒ Постой-постой! Причём тут боги? Я разве уже согласился?
‒ Конечно! Я же вижу, что в душе ты не можешь отказать.
‒ Хм… Наглая, настырная… Та твоя девчонка не в тебя хоть?
‒ Нет. Но и не рохля.
‒ Ладно, Лагрис. Пока что ты меня не убедила. Теперь расскажи, почему я, по-твоему, должен всё бросить и заняться нянченьем какой-то девчонки?
‒ Потому что наш хозяин намерен скоро продать её Сестринству. За ней уже отправлены сёстры из Арфиона. Потому что она артанка. Как и ты. И потому что там за морем из неё сделают блазну. Она станет как я.
Вот оно что, подумал Стривар и приготовился слушать дальше. А Лагрис продолжала:
‒ Она пока ещё не знает этого. Я сама только вчера подслушала. Я ей боюсь говорить. Боюсь, что она сломается. Она и так еле держится. Рабство убивает её.
Стривар шумно выдохнул и откинулся на спинку.
‒ Ты не подумай чего, она дева… ‒ поспешила добавить Лагрис.
‒ А это так важно?
‒ А разве нет?
‒ Не знаю… Я даже не понимаю подспудного смысла твоего замечания. Дева, значит не шлюха? И значит, достойна спасения от участи блазны? А шлюху, стало быть, можно не спасать? Или дело в каких-то местных обычаях? Я что, обязан с ней спать, если спасу?
Лагрис улыбнулась и в порыве накрыла ладошкой его руку. И обрадовалась, когда он не отдёрнул её.
‒ Вот поэтому, ‒ сказала она, ‒ я и нашла тебя. Кроме тебя больше и обратиться не к кому.
‒ Ты уже говорила.
‒ Да. Но кто-то другой если и стал бы меня слушать, то не задал бы таких вопросов.
‒ Хорошо, ‒ принял он решение. ‒ Теперь рассказывай подробности.
‒ Расскажу. Но может ты назовёшь своё имя?
‒ Стривар.
‒ Имя не священное. Древнее имя рундов и артанов.
‒ И что?
‒ Ничего… Так слушай же…
‒ Господин! ‒ с порога выпалил начальник охраны. ‒ Странный незнакомец требует встречи с тобой.
‒ Требует? ‒ Лауд воткнул перо в чернильницу и на край стола отодвинул недописанный лист.
‒ Да, господин, ‒ лицо вошедшего приняло виноватый вид. ‒ Он заявляет, что у него очень важное дело к тебе. Речь идёт о твоей жизни и смерти.
‒ Вот как? ‒ Лауду стало весело. Дела все последние годы шли гладко, он не влезал ни в какие сомнительные сделки и не пускался в опасные предприятия. И был полностью уверен в своей безопасности. Однако слова о жизни и смерти породили в душе лёгкое смятение. ‒ Хорошо. Пусть заходит.
Когда незнакомец в сером балахоне вошёл в рабочий покой, Лауд сразу почувствовал, что стало трудно дышать. Как будто резко перестало хватать воздуху. Неровно заколотилось сердце, кровь молоточками застучала в висках, по телу пробежала волна холода и холодная же испарина выступила на спине, под мышками и на ступнях. Торговец забеспокоился, всеми силами пытаясь совладать с необъяснимой тревогой, враз охватившей его. Взгляд просто соскальзывал с незнакомца, будто глазам не за что было зацепиться. Сплошной серый балахон. Усилием воли Лауд заставил себя не ёрзать. От вошедшего несло чем-то потусторонним. И эта жуткая потусторонность сдавливала невидимыми тисками.
‒ У тебя ко мне дело? ‒ у Лауда едва хватило сил, чтобы голос не дрогнул.
Незнакомец не шевелился. Казалось, очутись он сейчас на открытом всем ветрам месте, те не смогли бы потревожить ни одной складки его балахона.
‒ Лауд! ‒ пронзительный голос незнакомца был тих, но столько силы в нём прозвучало, что торговец аж вздрогнул. ‒ Прознал я о твоём замысле продать Ламерну Сестринству. И потому я здесь.