‒ О! У тебя нюх на веселье! ‒ с улыбкой подошла к ней вольнонаёмная служанка, получавшая от Лагрис небольшие вознаграждения за содействие в ремесле. ‒ Наши гости не дождались вечера и закатили пирушку. А «подружки», как обычно, появятся часа через два.
‒ Кто гуляет? ‒ спросила Лагрис, хотя в мыслях ей было не до этого.
‒ Служители Кемолота, ‒ подмигнула служанка. ‒ Почтили вот своим присутствием нас. Очень щедры! Оплатили бочку вина и угощают всех постояльцев. И лицедеев они сюда затащили. А за столиками уже выспрашивают «подружек». К плясовщице ‒ видишь? ‒ руки так и тянут. Так что…
Служанка вновь подмигнула. Однако Лагрис, к её удивлению, внешне никак не оживилась.
‒ Ты не на «охоте» что ли?
‒ Я пришла, чтобы кое с кем встретиться. Он должен быть у себя.
‒ Ну, загляни, ‒ подёрнула плечами служанка. ‒ Только по-моему во всех покоях никого сейчас нет.
От её слов у Лагрис дрогнуло сердце. Она поспешила через зал к проходу к покоям. И когда за спиной затворился проём, приглушив и игру рожка с бубном, и чей-то громкий хохот, она чуть ни вприпрыжку бросилась к нужной двери.
Взявшись за ручку, прислушалась. С той стороны было тихо. Постучала и подождала ответа, в надежде, что тот всё-таки последует. Потом постучала сильнее. И поняла, что в покое никого нет.
С колотящимся сердцем и на негнущихся ногах пошла обратно. В голове было пусто.
В зале тем временем продолжалось веселье. За одним из столов началась привычная в таких случаях потеха – соревнование, кто выпьет самый большой кубок. Под одобрительные крики соседей первым вызвался здоровенный детина, кубок в его руке-лапище казался игрушечным.
Лагрис лишь мельком глянула в его сторону; тесёмки, туго стягивающие накидку, остались нетронуты. Она бы так и прошла обратно на выход, если бы не служанка.
‒ Тебя уже спрашивают, ‒ сообщила та, придержав за руку и украдкой показав на стол, где сидели служители Кемолота. ‒ Наши щедрые гости!
‒ Ты уже успела шепнуть про меня? ‒ Лагрис не выдала своей досады от не ко времени проявленной заботливости служанки, хотя на языке завертелись крепкие словечки. Завертелись, но не сорвались.
‒ Потом рассчитаешься, ‒ улыбнулась «благодетельница» и шепнула: ‒ Смотри, они уже машут тебе!
«О, Бездна!» Лагрис начала лихорадочно соображать, как бы выкрутиться. Будучи блазной, она никогда бы в здравом уме и не подумала «охотиться» на верослужителей. Это смертельно опасно. Однако обстоятельства усугублялись ещё и тем, что её зазывали служители Кемолота. Ведь не редко в прошлом кемолотцы были разного рода лиходеями. Из всех верослужителей-мужчин, как раз они-то чаще всего и были падки на «подружек». «Только вас мне сейчас и не хватало!»
Лагрис осторожно огляделась. Незаметно улизнуть не получится, очень уж много глаз направлено на неё. Что ж, теперь она вновь осталась один на один со своей участью, без надежд и просвета. Всё стало на свои места, словно и не было в её жизни ни Ламерны, ни краткого знакомства со Стриваром. Взять и уйти сейчас, вот так просто – это значит навсегда потерять возможность приходить в этот постоялый двор, который один из немногих в Лаате пригоден для «охоты». А Лауду не объяснишь потом, почему она опять пришла пустой.
Под взглядами служанок и хозяина заведения, Лагрис направилась к верослужителям, стараясь выглядеть непринуждённо. В голове вертелись мысли, как бы без потерь отделаться от них. А тем временем один из служителей Кемолота, облачённый в видавшую виды серую ризу, под которой, как это частенько принято в его братстве, угадывалась броня, указал рукой на стул. И когда она присела с ним рядом, нахлынула странная скованность, завладев не мышцами, а сковав изнутри. В метущихся мыслях Лагрис уже выбегала прочь отсюда. Но желания желаниями, а действительность прочно опутывала её правилами и нераспознаваемыми сознанием условностями. Искоса посмотрела на служителя. Тот стянул башлык. И оказался моложавым стариком. Седой ёжик волос, седая короткая борода и кустистые брови торчком. Его сосед остался в башлыке и глядел на Лагрис из-под него, скрывая лицо в тени.