Играда дважды тихонько одёрнула воспитанницу, чтобы та не вертела головой. Они подолгу останавливались у торговцев тканями, где наставница со знанием дела обсуждала достоинства товара с лавочниками. Скучал при этом только Луг. Царевна, что называется, развешивала уши и следом за «мамашей» щупала отрезы образчиков. Потом они влились в толпу, обступившую лицедействующих шутов, и хотя со своего места царевне было не очень хорошо всё видно, представление ей понравилось. Впечатлили и яркие краски, что были густо намазаны на лица шутов. Намазаны до такой степени, что сами собой создавали маску. И царевне вдруг пришло на ум сравнение, что и она сама сейчас под маской – весь её купеческий наряд столь же надёжно скрывал внутреннюю суть, как и размалёванные лица шутов. Золотая монетка, что сунула Томирис в шапку лицедею, на мгновение ошеломила его. Потом троица присоединилась к толпе, широким кругом очертившей юную плясовщицу в откровенном наряде из жёлтого шёлка. Чуть в стороне от неё играл на свирели храмовый раб, что было видно по ошейнику и красным шароварам – единственной одежде на нём. В лице раба присутствовало что-то неестественное, будто изначально мужским чертам придали женственности. Томирис догадалась, что видит скопца. И вновь переключила внимание на плясунью. Её пляс завораживал. Зрители ей прихлопывали и подбадривали весёлыми междометьями. Гибкое девичье тело вертелось и кружилось, излучая почти осязаемый соблазн. Спыжевые змейки на запястьях и лодыжках так и мелькали. А во время одной из плясовых связок, когда прелестница перевернулась в кручёном прыжке, царевне стало видно, что на девушке совершенно отсутствует нижнее бельё. Заметили это и остальные зрители, мгновенно оценив представление шумным гомоном и ещё большим рукоплесканием. Ну а после пляски девица поправила на голове венок и стала обходить зрителей с подносом для пожертвований. Судя по звону монет, её труды не пропали даром.
‒ Это ведь храмовница Элуны? ‒ спросила Томирис немного погодя.
‒ Верно, ‒ подтвердила Играда. ‒ Причём, она не из низовых, не смотря на возраст. И похоже, сегодня её вечер и ночь уже плотно расписаны.
До царевны не сразу дошло, что имела в виду наставница.
Ещё через час, успев слегка подустать от гуляния по рынку, Томирис буквально прилипла к лавке с гончарной утварью. Такого изящества изделий из простой глины она не просто не видала, а даже не подозревала, что такое существует. А уж росписи и узоры просто заворожили её.
‒ А можно я посмотрю вот эту свистульку? ‒ тыкнула пальцем «купцова дочь» в кучку разукрашенных детских игрушек.
Гончар удивлённо шевельнул бровью и пригладил ладонью нечёсаные волосы. Молча перешёл от товаров с блюдами и всевозможными сосудами к игрушкам.
‒ Тебе белочку, красавица? ‒ улыбнулся он, приподнимая расписного зверька.
‒ Да.
Томирис взяла протянутую белочку и свистнула. Повертела, умиляясь тонкой работе и особенно озорной мордочке, которая, казалось, улыбалась, глядя ей в глаза.
‒ Беру!
Томирис оставила на столе золотой кругляш, даже не заметив, с каким удивлением принял его гончар.
‒ Ты не знаешь цену деньгам, ‒ укоризненно сказала Играда, когда они отошли от лавки.
‒ Не знаю, ‒ согласилась воспитанница. ‒ Переплатила? Но разве можно переплатить за такую красоту?
‒ Можно. Ей цена – пара медяков. И лицедеям золото ни к чему. Ладно, сейчас праздники, обычно они за еду развлекают.
‒ Скоро время службы, ‒ напомнил сотник.
‒ Да, надо выбираться отсюда, если не хотим остаться снаружи храма, ‒ Играда решительно задала направление.
На выходе из торжища царевна застыла у идола Кемолота, изваяния бога торговли часто устанавливали на рынках по всей стране. Идол изображал смешливого толстяка, одетого лишь в набедренную повязку, с бочонком подмышкой и с кубком в левой руке. Рассматривая Кемолота, Томирис поразилась безобразной внешности – выпирающее пузо и обрюзгшее тело вызывало в ней дурноту. Она ещё никогда не видала столь отвратительного мужчину, пусть даже это был сам бог Кемолот.