Выбравшись с рынка, они прошли сквозь крошечные дворики, где пришлось пригибаться под развешанным на верёвках бельём. Для Томирис это оказалось в диковинку, Луг вёл себя как ни в чём ни бывало, а вот Играда недовольно морщилась, но не проронила ни слова.
Сотник вывел их к храмовой площади, где уже накапливались гомонящие толпы в ожидании открытия врат. На взгляд царевны, храм Великого Кайвана в нижнем городе выглядел, пожалуй, даже более величественно, чем его собрат в высоком. Он по праву считался красивейшим в стране. Главный купол казался настолько огромным, что пространство под ним могло бы вместить приличный особняк со всем прилегающим двором и оградой. Меньшие купола тоже выглядели не мелко, хотя и не могли тягаться размерами с главным. Высокие и неохватные столпы; каменные изваяния крылатых зверей и чудищ на вершинах изукрашенных лепниной стен; золотой, в три человеческих роста Аргозар над главным входом; узорчатые навесные ложи, на которых сейчас были заметны храмовники в белых праздничных ризах; памятники святым подвижникам прошлых времён по обе стороны широких белокаменных ступеней. Отдельно, как пристройка, смотрелось святилище Урмиза. В Хирканском Царстве у Царя Сумерек не было своих храмов, но при храмах светлых верований всегда имелись его святилища. Урмиз, как младший брат Кайвана, почитался особо. Он ‒ Тень Лучистого и повелевает Ночной Стороной Заара, ведя там нескончаемую войну с князьями Пекла и ордами Мрака. Благодаря ему и воинам его ордена вторжения орд Мрака из-за границы Вечного Ледника случаются теперь куда реже, чем на Заре Сотворения. Урмиз, имеющий также прозвания Хозяин Ключей и Душеводитель, повелевает Великими Вратами меж слоями бытия Заара и сопровождает души в посмертии.
И вот настало время и храмовники отворили врата, Играда, Томирис и Луг прошли через них в числе первых.
А когда Томирис очутилась внутри, вскоре потеряла счёт времени. Храм быстро наполнился прихожанами, служители Лучистого загодя воскурили благовония и теперь затянули торжественные песнопения. Стоя в первых рядах, царевна ощущала, как словно из самого воздуха на неё накатываются незримые, но осязаемые всем телом волны, овевающие собравшихся мирян, наполняя всех и каждого чувством единения и радости. Томирис наряду со всеми тянула заученные с детства восхваления, рассматривая то стоящего на возвышении алтаря настоятеля, то переводя затуманенный взор на великого идола Царя Света, что возвышался под главным куполом. Идол являл величие и царственность, а совершенство нагого тела прекрасного юноши просто изумляло. Голова же Его была головой быка, как и ноги ниже колен, у коих покоилось шишкообразное яйцо Пупа Заара. И у каждого прихожанина рождалось чувство, что вот сейчас – во время богослужения звериная голова Великого Кайвана смотрит на свою паству.
Служба продолжалась. Многие прихожане впадали в полузабытьё и словно становились частичкой единого многоликого существа. По плотной людской толпе будто прокатывались волны, когда кто-нибудь из прихожан вдруг начинал колыхаться подобно травинке на ветру, а его движения тут же подхватывали соседи. Прекрасные видения, что разворачивались при этом над головами людей, казались и настоящими, и одновременно сказочными. Здесь каждый видел то, что желала его потаённая часть сознания. Кому-то виделись диковинные существа, гуляющие средь небесных садов; кому-то прекрасные юноши, кому-то очаровательные девы; а кому-то и вовсе то, что иные и вообразить себе не смогут. Два часа уже прошло или три, Томирис сказать не смогла бы, только чуяла приятную усталость, как если бы весь день утруждала мышцы всего тела, да пожалуй, ещё покалывало лёгкой болью в висках. Но все эти телесные недомогания перекрывались переживанием необыкновенной радости, единением с другими прихожанами и сопричастностью с происходящим в храме таинством. Неопалимый огонь, что пылал на алтарном Аргозаре, повергал её в трепет. И казалось, что настоятель, раскинувший руки, как будто приоторвался и повис в воздухе.
Очнулась Томирис, когда прихожане начинали расходиться. Некоторых тормошили, у них не осталось сил, чтобы самостоятельно очнуться. А иных поднимали под руки с колен, потому как собственные ноги уже не могли их держать. Умиротворённость и окрыление всецело захватили Томирис и она не сразу вспомнила о главной цели своего тут пребывания. Дальнейшее оказалось даже проще, чем она думала. Играда уже успела побеспокоиться о воспитаннице и, пожертвовав прислужнику золотой, кивком подбородка указала на Томирис. Храмовник в белой как весенние облака ризе и с восьмигранником на лунном серпе взял «купцову дочь» за руку, словно маленькую несмышлёную девочку. И провёл за столпы в отдельный покой, где посреди мозаичного пола на краснокаменной подставке стоял золотой идол Кайвана. Только теперь он был немногим выше роста самого высокого из людей. У Томирис даже спёрло дыхание, когда она осталась наедине с Ним. С некоторым трудом согнув уставшие ноги и став на колени, как учили её с детства, созерцала Туров образ и пыталась навести порядок в мыслях. Однако глаза сами загуляли по прекрасному телу юноши и уцепились за искусно выполненное ваятелем мужское естество. Ей и раньше было непонятно, зачем оно всегда изображалось на идолах Лучистого, а сейчас, глядя на него, мысли девушки и вовсе сбились. Она зажмурилась и зачитала песнь обращения. Но под конец неожиданно запнулась. Ощущение недавней лёгкости и умиротворения куда-то пропали и, удивляясь сама себе, Томирис косноязычно стала просить о миновании будущей свадьбы. Открыла глаза. Лик Быка взирал на неё безучастно.