Заночевав, как и прежде на постоялом дворе, отряд на четвёртый день, наконец, достиг пределов дивлинского уреза.
Борясь со скукой, Томирис многое подмечала и сравнивала. Дороги, которые выбирал дядя, были хуже столичных, иногда они казались и вовсе малонаезженными; поселения, будь то деревни или городки, встречались реже; а на целинных полях паслись огромные стада маралов, полосатых лошадей, степных носорогов и туров. А во время обеда в подвернувшейся корчме, порядком устав от дорожных ухабов и заточения в коляске, царевна вяло поклевала поданную снедь и желала только одного – поскорее рухнуть в кровать. Но кровать её ждала только вечером.
Когда отряд покидал корчму, дядя Кадар, вопреки заведённому в пути порядку, отдал узды своего коня кому-то из воинов, а сам подсел в коляску к племяннице.
‒ Настало время поговорить? ‒ спросила Томирис, когда Дерун тронул поводья и коляску качнуло.
‒ Да, Ива. Полагаю, тебе хватило времени поразмышлять?
‒ Хватило. Но в мыслях моих столько сумбура…
‒ Это ничего. Это естественно.
‒ Скажи, дядя, а мы ведь едем не к тебе в имение? Просто я не узнаю дорогу…
‒ Да. Мы свернули около полудня. Эта корчма – последняя, где мы отметились.
‒ Отметились?
‒ Конечно. Хозяин доставит сообщение львам. Или ты думаешь, твой отец настолько доверчив? Однако заночуем в одной деревеньке, о которой львам знать не надо. А оттуда уже уйдём верхами.
‒ Сколько же ещё до неё?
‒ Уже близко. К вечеру приедем, ‒ дядя ободряюще улыбнулся и вернул разговор в нужное ему русло: ‒ И что же там за сумбур в твоей голове?
Томирис вздохнула. Она не знала, как ответить на прозвучавший вопрос.
‒ Хорошо, Ива. Тогда скажи, какой нынче год?
‒ Год? ‒ удивилась она, однако тут же сообразила, что дядя никогда и ничего просто так не спрашивает, пусть даже его вопрос может показаться странным, если не сказать – глупым. ‒ Две тысячи восемьсот третий. Скоро Коранта Малого Солнца начнёт две тысячи восемьсот четвёртый. А что?
‒ А то, Ива, что ты не простолюдинка. И ты блестяще образована.
‒ Дядя, ты намекаешь, что ты не прочь услышать полную Лестницу Времён?
‒ Да. Ибо она – ключ к пониманию многих вещей. Надо только уметь читать другие ключики, что разбросаны просто всюду – в книгах, в обрядах всех верований, в народных поверьях, даже в окружающей нас природе. Но ключики эти сокрыты от затуманенных глаз. От твоих в том числе. Я же стремлюсь, чтобы твои очи приоткрылись. Понимаешь?
Томирис смотрела на дядю и честно, качанием головы, ответила «нет».
‒ Нам посчастливилось жить, ‒ наконец вымолвила она, ‒ во Время Благоденствия. Сейчас идёт две тысячи восемьсот третий год от низвержения Рыша, что был одним из светлых богов, но которого прельстила Тьма.
Тихоня кивнул, подстёгивая племянницу продолжать.
‒ Перед тем было Время Смут, отсчёт которому ведут от мятежа Рыша, что произошёл три тысячи сто тридцать три года назад… ‒ Томирис прикусила нижнюю губу. ‒ Дядя, мне всю Лестницу огласить?
‒ Да.
‒ Ну, хорошо, ‒ сказала она, по-прежнему не понимая, зачем это всё дяде нужно. ‒ Также сейчас идёт пять тысяч девятьсот двадцать первый год Времени Повержения, когда светлые боги победили владык Пекла, а на Зааре были истреблены последние из вторгшихся пекельных ратей. Этому Времени предшествовало Время Вторжения. Ныне отсчитывают шесть тысяч шестьсот семьдесят пятый год от начала вторжения Сил Пекла. В некоторых странах эти Времена ещё называют веками Вершащего Ужаса. А перед тем на Зааре царило Время Возрождения, что принято отсчитывать с года семь тысяч триста двадцать второго, когда завершилась Война богов и почти повсюду в нашем мире утвердились в победе верования светлых богов. И, наконец, сейчас восемь тысяч восемьсот шестой год от Времени Сотворения, когда светлые боги изгнали предвечных владык Тьмы и создали Заар.
Выслушав племянницу, Тихоня удовлетворённо хмыкнул, а затем сказал:
‒ Теперь, Ива, я обрисую тебе кое-что, о чём тебе надо будет впредь помалкивать. Особенно с Иградой Корин.