Возмущенный, рассерженный, он запротестовал:
– Я сказал, пообедаем! Разве я говорил хоть слово про выпивку?
– Не говорил. Но это не имеет значения, потому что мне все равно, напьешься ты или нет. Ни один из твоих поступков больше не может причинить мне боль!
Вспомнив это, Келли оборвала разговор, чтобы не дать ему перерасти в открытую ссору. Порывшись в сумке, она извлекла оттуда и передала отцу карточку.
– Максвейн просил меня отдать это тебе, – сухо сказала она.
– Что это такое? – Все еще досадливо хмурясь, он силился прочитать надпись на карточке, загораживаемой пакетом.
– Это точное название и телефон местного отделения Общества анонимных алкоголиков.
– Зачем это мне? Я не алкоголик.
– Нет, алкоголик! – решительно возразила Келли голосом, ровным от сдерживаемой ярости. – Не пора ли прекратить лгать себе самому и признать то, что есть на самом деле? Может быть, они смогут помочь тебе. Я не в состоянии.
И резко отвернувшись от него, она села в машину.
– Куда ты?
– Еще не знаю. Завтра утром поговорим. – И захлопнув дверцу, она нажала на стартер.
Когда она выезжала со двора, отец все еще стоял возле дома.
Усталая, со взвинченными нервами, с раскалывающейся от боли головой, Келли вернулась в имение Ратледж.
Перед домом она увидела джип и, мысленно собравшись, приготовилась к очередной перепалке с Сэмом.
Он открыл ей дверь прежде, чем она потянулась к ней.
– Вернулась.
– Да.
– Отца отпустили?
– Да, наконец-то. – Келли прошла мимо него в холл. – Он не поблагодарил меня, если тебя интересует это, – бросила она через плечо, направляясь к мраморной лестнице.
– Нет, интересует меня не это. И даже не об этом я собирался с тобой говорить. – Он двинулся вслед за ней.
Келли быстро взбежала по ступеням.
– Все уже переговорено.
– Ты не хочешь пойти мне навстречу, черт подери! Ты все усложняешь.
– Плохо дело. А почему должно быть по-другому? Взгляни правде в глаза, Сэм. Я не та, какой ты хотел бы меня видеть, вот в чем суть.
Войдя к себе в комнату, Келли тут же устремилась к шкафу и достала оттуда чемодан.
Сэм поймал ее за руку, желая остановить.
– Можешь ты уделить мне еще одну минуту и послушать, что я скажу?
– Я уже слушала тебя, – резко сказала она, пытаясь гневом заглушить не оставляющую ее боль. – Вечно я кого-то слушаю! А вот сейчас и впредь постараюсь слушать только себя!
– Как должен был все это время слушать тебя я. Остановленная не столько его рукой, сколько мягкостью тона, Келли настороженно взглянула на него.
– Про что это ты?
Пальцы его, стиснувшие ей руку, слегка разжались, глаза глядели на нее с нежностью, и в них было раскаяние.
– Про то, что я говорил о твоем отце. Я знал, сколько страданий причинил он тебе в прошлом, страданий не только физических. Я не хотел, чтобы он опять сделал тебе больно. Я пытался уберечь тебя.
– От такого не убережешь.
– Да, наверное. – Он помолчал, подбирая верные слова. – Келли, я не слишком хорошо разбираюсь в семейных отношениях. С родителями я никогда не был близок. Я научился соблюдать дистанцию, потому что так было проще.
«Держись в стороне и не обожжешься», – вспомнила Келли слова Сэма.
– Может быть, это неверно. Может быть, не стоит платить окружающим той же монетой. Может быть, иной раз следует поступать по велению души.
– Может быть. – Она боялась неверно истолковать его слова, поняв их так, как хотелось ей.
– У меня много недостатков, Келли. – Она отступила подальше, чтобы не коснуться его. – Но у кого их нет?
Она положила чемодан на кровать и распахнула его.
– Куда ты собираешься? Назад в Нью-Йорк?
– Да, через день или два, – кивнула Келли. – Ведь там моя работа. – Подойдя снова к шкафу, она достала оттуда развешанную на плечиках одежду. – Дожидаясь, пока выпустят отца, я от адвоката позвонила Хью. Признание отца невиновным несколько восстановило мою репутацию и возможности дальнейшей карьеры. – Она отнесла одежду на кровать. – А довершит это дело, как считают на телевидении, живая передача на эту тему.
– Я рад. – Его голос прозвучал сдержанно. – Знаю, как много значит для тебя работа.
Она полагала, что работа для нее – это все на свете, подумала Келли, перекладывая одежду на кровати поближе к чемодану. Но за последние дни она поняла про себя еще кое-что. Было время, когда она думала, что для того, чтобы состояться, ей нужна лишь карьера. Оказалось, что это не так. При всем ее увлечении работой ей требуются еще муж, дети, дом – одним словом, ей нужна семья. Теперь она это знала.
Келли глубоко вздохнула, перевела дух.
– Хочу сообщить тебе также, что собираюсь выплатить деньги, которые задолжал вам отец. Максвейн составляет договор, и завтра отец его подпишет. – Сняв с вешалки блузку, она горько заметила: – Если не напьется, конечно. Я арендую у него виноградник, найму рабочих. При должном уходе это может дать приличную прибыль, и я окуплю вложения.
– Значит, ты будешь наезжать сюда. Сэм стоял за ее спиной.
– Возможно, каждую субботу и воскресенье. – Келли понимала, о чем он думает, но не решалась даже помыслить об этом. Вместо этого она сосредоточенно и аккуратно продолжала укладывать вещи. – Я подумала, что всегда могу вылететь в пятницу, субботу провести на винограднике, посвятив день делам, а в воскресенье улететь обратно в Нью-Йорк или туда, где будет происходить очередная съемка.
– Мне захочется видеть тебя, Келли, когда ты будешь здесь.
Она почувствовала, как глаза защипало, и зажмурила веки, чтобы не заплакать.
– Я буду очень занята. Не думаю, чтобы у меня хватило на это времени.
– Постарайся. Мне ведь тоже это будет не так просто, особенно теперь, когда Кэтрин собирается отойти от дел и винодельня будет на моем попечении. – В его тоне чувствовалось раздражение, которые вызвали ее слова.
Но Келли намеренно не обратила на это внимание.
– Так Кэтрин не хочет больше заниматься делами?
– Да.
– Поздравляю.
– Не переводи разговор на другое! – С силой взяв ее за плечи, он развернул ее к себе и посмотрел в глаза долгим взглядом. – Помнишь, я сказал тебе, что в своей жизни тебе придется освободить место и для меня. Я говорил это серьезно, Келли.
– Знаю. Но думаю, что некоторое время нам не надо видеться, Сэм. – Она хотела, чтобы ее голос звучал ровно, но не справилась с волнением. Она и не предполагала, как трудно ей будет выговорить это, чувствуя на своих плечах тепло его ладоней и видя в его глазах замешательство и огорчение. – Неужели ты не понимаешь этого? Произошло слишком много всего. Во многом мне предстоит разобраться, и прежде всего в себе самой. В Нью-Йорке есть содружество детей алкоголиков. Надеюсь, они смогут помочь мне понять, откуда во мне эта злость. Не исключено, что я даже смогу когда-нибудь простить отца за все дурное, что он мне сделал.
– Но какое отношение это все имеет к нам? К тому, чтобы мы виделись, чтобы, может быть, были наконец вместе?!
– Самое прямое, – решительно сказала она и, смягчившись, попыталась объяснить: – Мне надо заново учиться вере. Ведь меня обижали так часто, что я боюсь доверять людям. Для того, чтобы измениться, нужно время. Никакая связь между людьми не способна существовать и развиваться без веры, без доверия. Ты можешь это понять?
– Понять? – Он вдруг улыбнулся ей с совершенно неожиданной теплотой. – Не забывай, что говоришь-то ты с виноделом, Келли! Я знаю, как прививают черенок к виноградной лозе. Заранее никогда неизвестно, привьется ли черенок. Надо терпеливо ухаживать за лозой, поливать, подкармливать, но даже и тогда не может быть гарантий, что куст зацветет. Именно этого я и прошу – время, чтобы во всем разобраться и успеть вырастить что-то. Я готов ждать, Келли. По-моему, у нас еще есть время, да, Келли?
Она обратила на него долгий, пристальный, неуверенный взгляд, а затем улыбнулась – и улыбка, как солнце, осветила ее лицо.
– Да! – сказала она, чувствуя, что и сама желает этого не меньше его.