В рассказах В.Г.Тана выведены и царские чиновники, исправники, священнослужители, целая галерея торговцев – от жалких спиртоносов до настоящих акул северной торговли, заигрывавших с чукотскими князьками.
Большинство рассказов и повестей В.Г.Тана рисует жизнь трудную, голодную, полную трагических ситуаций. Добровольная смерть, диктуемая жестокими обстоятельствами жизни, обилие психически неуравновешенных личностей, могущество шаманов, опирающихся на невежество своих соплеменников, описание странных личностей – все это сгущено на страницах, написанных Вэипом – Пишущим Человеком.
Чтение его книг по-прежнему доставляет удовольствие, волнует сердце мое, хотя описываемые события отстоят от сегодняшнего дня более чем на три четверти столетия. Очарование книг В.Г.Тана, по-видимому, никогда не иссякнет: сегодня оно тоже действует на сердца тех, кто родом с Севера или связан с этим удивительным краем.
Жизнь, описанная Вэипом, исчезла не до конца. Характер, уловленный зорким глазом художника, живет поныне, и поныне в тундре можно встретить людей, словно бы сошедших со страниц чукотских рассказов В.Г.Тана.
В феврале 1972 года я полетел на вертолете в стойбище недалеко от Анадыря. В окошко я видел с высоты полета большой современный город, выросший за каких-нибудь десять последних лет на берегу Анадырского лимана. А я ведь помню Анадырь, который был описан В.Г.Таном и не изменившийся до середины сороковых годов. Да и сегодня можно увидеть внизу у лимана покосившиеся домишки, в которых селился анадырский народ, потомки казаков и эвенов, люди, которые в прямом смысле этого слова прозябали здесь.
Через десять минут под нами началась анадырская тундра, простиравшаяся на сотни километров окрест, освещенная низким зимним солнцем, девственно белая, прочерченная синими тенями заснеженных долин.
Пролетев несколько десятков километров, мы опустились возле одинокой яранги, притулившейся к берегу океана.
Все было словно в моем детстве, даже дальше – во времена Вэипа – Пишущего Человека: яранга, меховой полог, правда без жирника, а с трехрожковым канделябром белых стеариновых свечей.
Трещал костер в чоттагине. Мы пили чай, слушали по транзисторному приемнику последние известия об открытии зимних Олимпийских игр в японском городе Саппоро, а передо мной сидели мои современники – старик и его жена. Это их земля. Они не захотели ее покидать. Тынано показал мне довольно богатую коллекцию книг, среди которых мне попалась книга "Чукотских рассказов" В. Г. Тана, переизданная Магаданским издательством.
– Как тебе эта книга? – спросил я старика.
– Хорошая книга, – солидно ответил старик. – Умная. Глубоко внутрь смотрит пишущий. Только чувствую – русский пишет.
– Почему? – допытываюсь.
– Такое чувство, словно отошел далеко в сторону, встал на пригорок и со стороны смотришь на самого себя…
Мои сородичи встают со страниц книг Вацлава Серошевского и Владимира Тана как бы освещенные еще одним лучом, с дистанции далекого, уже ушедшего времени, но это дает нам возможность понять многое в сегодняшней жизни.
ОТКРЫТИЕ САМОГО СЕБЯ
В предыдущей главе я уже писал о том впечатлении, которое произвела на меня книга Тихона Семушкина "Чукотка". Это было воистину открытие самого себя, познание собственного нутра через книгу. Долгое время я приписывал это тому, что в книге "Чукотка" речь шла о моих сверстниках, о таких же, как я, мальчишках, постигающих науки в холодных деревянных классах только что построенных школ и интернатов.
Эта книга вместе с именем автора всегда была у меня в памяти.
В 1948 году я учился в Анадырском педагогическом училище и одновременно работал в газете "Советская Чукотка". Я много читал, так как в педагогическом училище библиотека была несравненно богаче, чем в нашей узленской школе, и, кроме того, училище получало по подписке несколько литературно-художественных журналов.
Почта тогда приходила нерегулярно: самолеты ходили редко, а всю тяжелую почту – журналы, посылки, книги, бандероли – доставляли раз в год на пароходе. Это считалось нормальным, и никто не претендовал на то, чтобы тот или иной журнал доставлялся в месяц выхода. Кстати, в киоске Союзпечати в Анадыре сегодня можно купить центральные газеты с опозданием на день-два, а журналы – самое большее на неделю.
Мы жили на том месте, где сейчас собираются строить чукотский Дворец пионеров. Там стояли два длинных барака, построенные неудачливыми проектантами Транссибирской телеграфной линии, которая должна была связать Америку, Азию и Европу. В связи с успешной прокладкой кабеля по дну Атлантического океана надобность в этой телеграфной линии отпала, но от тех времен остались две ажурные мачты высотой в семьдесят пять метров, два длинных барака и еще книга одного из изыскателей, Джорджа Кеннана (дяди будущего посла США в Советском Союзе) – "Путешествие по северо-востоку Азии".
Эти бараки мы безуспешно пытались привести в порядок: штукатурили, конопатили, но зимой в больших комнатах вольно гулял ветер, наметая сугробики на кровати. Посередине комнат стояли две огромные печи из железных бочек. Раскаленные докрасна, по вечерам они служили местом, вокруг которого собирались любители чтения.
Вот в такой обстановке я впервые прочитал роман Тихона Семушкина "Алитет уходит в горы".
Поначалу книга привлекла меня точными и зрительно выпуклыми картинами знакомой мне жизни приморских чукчей, живостью характеров. Я тогда еще не подозревал о политической, социальной силе этого романа, обошедшего впоследствии весь мир, а просто наслаждался чтением.
Привлекательность этого романа усиливалась еще и тем, что Тихон Семушкин написал его с большой любовью к чукотскому народу, к тем людям, которые нашли в себе мудрость распознать в первых посланцах партии настоящих друзей, людей, действительно озабоченных судьбой малых народов Севера.
Тихону Семушкину удалось как бы сконцентрировать в одном произведении опыт, коллективный разум народа, угадать оттенки психического уклада северного человека, но самое, пожалуй, главное – это то, что человек в романе Семушкина, несмотря на его экзотическое и необычное окружение, является понятным и близким для всех людей земли, не вырывается из человеческого круга какими-то своими особыми чертами дикости и несоответствия, которыми любили наделять моего земляка писатели "с капитанского мостика" и другие колониальные сочинители.
Люди, населившие роман Тихона Семушкина, – живые, с горячей кровью и противоречивые, какими бывают живые люди в живой жизни.
Таков прежде всего Алитет.
Сам по себе он незаурядный человек, пробившийся почти в ряд белых торговцев. В его рассуждениях о своем месте на земле сквозит едва скрытое презрение к своим компаньонам, цену которым он отлично знал. И в то же время Алитет понимал все трудности своих новых отношений со своим народом. Он не только собирался ехать посредником между белыми торговцами и чукчами, но более всего ему хотелось стать настоящим эрмэчином, человеком, наделенным властью. В чукотском дореволюционном обществе, в силу своеобразного исторического развития народа, не получила признания авторитарная власть. Свободолюбие и независимость ценились прежде всего. Неповиновение любому приказу извне считалось проявлением лучшей части натуры. Но ко времени появления Алитета верховенство и власть определились сначала в тундре, где отдельные оленные люди сосредоточили в своих руках тысячные стада, а потом уже на морском побережье, где владельцы байдар и вельботов ставили остальных членов общины в зависимое положение. Экономическая власть, власть обладания богатством, была сильнее наследственной, шаманской, общественной власти, и это хорошо усвоил и понял Алитет.
Может быть, в иное время Алитет стал бы незаурядным коммерсантом, быть может, даже развились бы у него какие-то зачатки политических воззрений, но все дело было в том, что Алитет появился в момент, когда развитие мировой истории уже вынесло таким людям свой приговор. И долгое время Алитет не мог понять: что же происходит в мире, что стало с людьми, на которых он когда-то равнялся?