Пастух повернулся к лисёнку, тот отпрянул, но не убежал. Тогда дед кинул кусочек леща на траву:
— Угостись… А рыж ты, как молодой одуванчик. Не бойся, не трону, Одуванчик. Не желаешь открываться, откуда родом, не нужно. И так знаю. Шестеро вас было у мамки в Кичёмкинском овраге. А только чтой-то давненько не видывал её. Жива-здорова?.. Теперь кожицы лещовой отведай.
Лисёнок при каждом движении пастуха отскакивал, но тут же осторожно придвигался, не сводя глаз с подачки.
Так вместе они и пообедали лещом.
— Одуванчик, ты завтра наведайся. Припасу угощение, — пообещал Василий Иванович зверю и поднялся.
Лисёнок нырнул в березнячок и больше не показался.
На другой день Одуванчик снова объявился, точно угадав обеденный час пастуха.
— Смышлён. Эх, хе-хе-хе, давай к столу, — пастух развернул газетный свёрток, и лисёнок впервые попробовал хлеба с маслом, творогу, сдобного печенья бабки Марфы, которым был угощён Василий Иванович. — Можно жить… Хе-хе-хе, — засмеялся пастух.
Лисёнок почесал левой ногой подбрюшье, присел, доверчиво поглядывая на пастуха, и опять подался в тот же березнячок, но уже не так поспешно, как вчера.
Так вот и подружились они. Иногда пастух звал лисёнка голосом и свистом, и тот прибегал, радостно взвизгивал, подпрыгивал, когда рука с косточкой или хлебом взлетала вверх. Но чаще лисёнок находил друга сам, где бы тот ни кочевал со стадом. Обедали вместе.
— Рассказывай, где бегал? — требовал дед.
Одуванчик глядел на него, не моргая, и тогда пастух отвечал за лисёнка:
— Бегал на Зайцевское поле, мышек ловил. Так ведь? На том поле три гнёздышка с жаворонятами. Смотри мне, не разори. Певцов, Одуванчик, полагается беречь. Не тронешь? Договорились? Ладно, коли так… А теперь накормлю тебя молочной кашей.
Лисёнок пристраивался к миске, пастух вытягивался на траве и дремал.
Аппетит у Одуванчика был всегда: давали молочную лапшу — ел молочную лапшу, кильку в томатном соусе — не отказывался, угощали варёным яйцом — принимал. Но пуще всего полюбился ему сахар. На лету хватал пилёный белый квадратик и — раз! — крошил мелкими острыми зубами.
Шерсть у Одуванчика стала гладкой, рыжина загустела. Пастух, посмеиваясь, шутил:
— Откормился. Ишь, каким здоровым стал! Одуванчик, слышь, к тебе обращаюсь, а не будет так: за всё моё добро наведаешься в деревню да и стянешь у меня курицу? Ох-хо-хо… Не можешь ответить? Оно и понятно, какой с тебя, зверя, спрос?
Лисёнок садился на задние лапы и, не двигаясь, остро поглядывал, как шевелились руки пастуха, как в рядок укладывались гибкие ивовые прутья.
Теперь лисёнок не боялся побыть возле пастуха подольше. Иногда он провожал его то в лес, то на луга.
Скоро бежало лето. Вызолотились хлеба, речка с утра клубилась туманами, и однажды Одуванчик не пришёл на свидание к пастуху.
«Вырос лис. Теперь без меня проживёт… А может, ещё доведётся повстречаться? Признает ли тогда?» — подумал пастух и удивился, что грустит.
