Рей закрыл лицо руками и прислушался к засевшей глубоко в нем уже привычной боли. Прошло двенадцать долгих месяцев с тех пор, как Кэтти покинула его, но не было дня, чтобы он не ощутил ее присутствия. Она шла рядом с ним по коридорам клиники, сидела у окна на кухне, и отблески солнечного света играли в ее прекрасных каштановых волосах, лежала рядом на их широкой кровати в спальне, где они вместе пережили столько сладких мгновений.
Зачем уезжать в чужую страну? Ее образ неотступно будет следовать за ним повсюду.
Звонок телефона заставил Рея вздрогнуть. Он поднял трубку:
— Адамс у телефона.
— Доктор Адамс, если у вас есть время, — он услышал в трубке голос Сони, — к вам посетители. Кэррол и Гарольд Кортни. Они просят извинения, что не договорились о встрече заранее.
Рей сразу вспомнил эту пару. Два года назад в его клинике умерла их маленькая дочка от ожогов третьей степени, что, по его мнению, было для ребенка избавлением от страданий. Отложив в сторону письмо из Англии, он сказал:
— Пожалуйста, Соня, пусть заходят.
Первой в кабинет вошла Кэррол, ее голубые глаза излучали радость. Последний раз, когда Рей виделся с ней, в них застыло отчаяние. Муж Кэррол, Гарольд, костлявый и неуклюжий, вошел следом за ней, на руках он держал ребенка. Рей почувствовал, что внутри у него шевельнулось неприятное чувство.
Кэррол смущенно произнесла:
— Мы приехали на очередной осмотр. Нам захотелось зайти к вам и поделиться радостью — у нас родилась дочь. Доктор Адамс, мы никогда не забудем вашей доброты… Гарольд, покажи доктору малышку. Ее зовут Джина.
Гарольд обошел вокруг стола, наткнулся по дороге на стул, задел стопку книг на журнальном столике — книги посыпались на пол. Несмотря на свою неуклюжесть, он слыл отличным мастером по резной мебели и не раз получал призы на местных выставках. Он даже конверт с младенцем держал как полено.
Рей взял маленький сверток, поборов внутренний протест. Сердце его отозвалось болью. Потревоженная Джина на секунду открыла голубые с поволокой глазки, зевнула и снова заснула. У нее были крохотные в ямочках ручки с ноготками красивой формы.
Рей произнес избитую фразу и не узнал своего голоса:
— Она прекрасна. Представляю, как вы счастливы.
— Очень. — Кэррол со счастливой улыбкой посмотрела на мужа. — Нам никто не заменит Мелани, но мы должны были начать все заново. Правда, Гарольд?
Те же слова когда-то сказал и я, подумал Рей. Гарольд потер подбородок и, не поднимая глаз, произнес:
— Вы всегда были откровенны с нами, доктор, не скрывали от нас самой горькой правды. Когда от тебя утаивают правду, потом бывает еще хуже. Вы помогли нам пережить горе, доктор.
Джина захныкала во сне.
— Я очень рад за вас. Желаю вам и ребенку всего самого лучшего… Гарольд, возьмите ее, пока она не расплакалась. Садитесь, пожалуйста.
— У вас есть дети, доктор?
— Нет.
Простой, короткий ответ, он ненавидел его. Рей постарался сосредоточиться на рассказе Кэррол о перестройке дома, затеянной Гарольдом в связи с рождением ребенка, и сделанной им вручную резной колыбельке для Джины.
— Нам пора, доктор. Мы знаем, как вы всегда заняты. Надеюсь, у вас тоже все хорошо. — Кэррол поднялась и протянула ему руку.
Определенно им ничего не известно о его личной жизни. Рей обрадовался окончанию разговора:
— У меня все прекрасно. Спасибо, что заглянули ко мне. Очень рад был познакомиться с Джиной.
Когда дверь за ними закрылась, Рей тяжело вздохнул и подошел к окну. Отсюда открывался великолепный вид на горы, но он ничего не замечал. Брак Кэррол и Гарольда выстоял перед лицом постигшей их трагедии, они нашли в себе мужество дать жизнь второму ребенку в этом жестоком и непредсказуемом мире. Они заслужили право на новую жизнь.
Рей с горечью подумал, что непременно примет приглашение лондонского института и уедет отсюда к чертовой матери. В Англии по крайней мере ничто не будет напоминать ему о Кэтти. К тому же пора подумать о личной жизни. Возможно, ему следует вновь жениться.
Но для этого придется развестись с Кэтти.
Развестись с Кэтти? Но это же абсурд!
Тяжело вздохнув, Рей собрал приготовленные Соней документы для выступления на собрании и вышел из кабинета. Похоже, сегодня он не сдержится и даст волю чувствам по поводу бюрократических проволочек и идиотских сокращений правительством расходов на медицину.
Собрание затянулось надолго. Рей поспешил в кабинет, чтобы сменить легкие брюки и рубашку, которые обычно носил в клинике, на строгий серый костюм и белую сорочку. Поправив перед зеркалом шелковый галстук, он тщательно причесал волосы. Появившаяся седина в его густой светлой, выгоревшей на солнце шевелюре совсем незаметна окружающим. Но Рей прекрасно знает, что она есть. В конце концов, ничего удивительного — ему уже тридцать семь. Немало, и если он решил начать все заново, то лучше это сделать сейчас.