Тяжелое течение мыслей узника прервал донесшийся откуда-то сверху шорох.
— Тебе не терпится приступить к своему кровавому ремеслу, наком? Не трать силы на пустую болтовню, прибереги их для сегодняшней церемонии.
— Это я, учитель, — услышал он осторожный шепот.
— Тутуль-Шив, — облегченно выдохнул Кукульцин. — Я ждал тебя.
— Я знаю, учитель, но только сегодня я сумел пробраться мимо охраны. Держите.
В яму опустилась тонкая змейка веревки.
— Нет, Тутуль-Шив, я слишком слаб.
— Тогда обвяжите один конец вокруг себя, я попробую вас вытащить.
— Даже такой отважный и сильный воин, как ты, не в силах мне помочь, — глаза Кукульцина увлажнились. — Часы мои сочтены, благородный Тутуль-Шив, над моим телом хорошо потрудились, и теперь оно не подвластно своему хозяину. В память обо мне я хочу подарить тебе вот этот амулет.
Стиснув зубы от боли, жрец окровавленными, лишенными ногтей пальцами снял с груди зуб ягуара и непослушными руками кое-как привязал его к веревке.
— Ни при каких обстоятельствах не расставайся с ним, придет время, и он сможет о многом поведать тебе. Не забывай того, чему я тебя учил. А сейчас ступай.
Он взглядом проследил, как, шурша по краю ямы, веревка-змея утащила амулет наверх в темноту.
— Прощайте, учитель, — голос мальчика дрогнул.
— До встречи, Тутуль-Шив, — прошептал Кукульцин и, дождавшись, когда в ночной тишине смолкнут детские шаги, добавил: — Наша битва только начинается, колдун Ош-гуль!
Когда первые лучи солнца цвета киновари, осторожно лизнув края ямы, скользнули вниз и до краев наполнили ее огненно-кровавым светом, Кукульцин был готов достойно встретить свою участь.
На главной церемониальной площади Ушмаля, лежащей у подножия пирамиды Кукулькана, не осталось свободного места. Из самых отдаленных уголков страны Пуук сюда стекался народ, чтобы поучаствовать в праздничном гулянье, прикупить или обменять что-нибудь в торговых рядах ярмарки, посмотреть на игру в мяч пок-а-ток, а самое главное — полюбоваться на жертвоприношения — пышные, зрелищные и кровавые. Ближе всех к пирамиде расположились важные сановники батабы — пожизненные военные вожди и знать. Яркие перья в виде плюмажей, диадемы из нефритовых бусин, тюрбаны, а также головные уборы, украшенные длинными лентами — имитацией стебля маиса, пестрели на головах почтенных хозяев. Как правило, на плечах таких знатных вельмож красовались широкие плащи из шкуры ягуара, выставляющие напоказ разноцветные жилеты-школьи из хлопка и перьев. Некоторые знатные особы носили пестрые юбки, прикрывающие набедренные повязки маштлатль, свисающие концы которого также украшали перья или мозаика из нефрита. Ноги знатных вельмож были обуты в кожаные сандалии. Чем дальше от пирамиды находились люди, тем беднее был их наряд, ограниченный порой одним маштлатлем. Зато у каждого пришедшего на церемонию были припасены украшения в виде браслетов, ожерелий, сережек или нефритовых бусинок, вставленных в нос. Ближе всех к будущему месту кровавых событий расположились музыканты со своими инструментами. А на самой вершине пирамиды возле храма, где находился жертвенный алтарь, в окружении гвардии восседал на троне сам халач-виника и ах-кин-маи города Ушмаль Ах-Суйток-Шив.
Как и следовало великому правителю, он был одет в ослепительный по своей красоте наряд. Первое, что бросалось в глаза, — великолепный шлем в виде головы птицы с перьями кацаля, которые при малейшем дуновении ветерка вспыхивали яркими огоньками, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Преобладали в этой феерии темно-фиолетовые тона. На плечах правителя красовалась накидка из пластин нефрита с бахромой из перьев.
Талию украшал пышный пояс с тремя человеческими ликами, смастеренными из нефритовой мозаики, а ниже пояса виднелась юбочка, украшенная ромбами из длинных трубковидных бусин, нашитых на ткань. Ноги халач-виника были обуты в сандалии из шкуры ягуара с кисточками из перьев на подъеме и кожаными лентами, вдетыми в ноговицы и перекрещенными до самого колена. В руках он держал копье, обшитое шкурой ягуара. Ах-Суйток подал знак, музыканты подняли свои огромные деревянные трубы с наконечником из тыквы, который усиливал резонанс, и на многие километры окрест возвестили о начале последнего кина празднеств. Грянули тункули, и на площадь с луками в руках вышли воины. Как только к специальным столбам привязали рабов, захваченных в одном из военных походов, с нарисованными белой краской мишенями в области сердца, лучники закружились в «танце смерти». Это послужило началом кровавого представления, длившегося целый кин, в течение которого обреченных на муки и смерть рабов, преступников и пленных заставляли подниматься на пирамиду и после пыток и казни под общее ликование толпы сбрасывали к ее подножию. Потоки людской крови стекали вниз по специальному желобу, и, казалось, ей не будет конца…