Этой ночью к нему прилетел тот самый орел. Прячась в листве дерева рамон, халач-виника с любопытством наблюдал, как под кроной один его батаб, воровато поглядывая по сторонам, закапывал сосуд с драгоценностями. Еще раз убедившись, что за ним никто не следит, сановник, соблюдая предосторожности ночного вора, направился к себе в дом.
— Хочешь узнать, откуда у Тумуль Кин Йоки это богатство? — вдруг услышал халач-виника позади себя чей-то голос.
От неожиданности Тутуль-Шив пошатнулся. Он даже забыл, что умеет летать, и чуть было не сорвался с дерева. И обязательно бы упал, но перед самым своим падением почувствовал, как чье-то заботливое участие удержало его на ветви. Ни живой ни мертвый от страха он обернулся. Рядом с ним сидел орел, который спас ему жизнь прошлой ночью.
— Лети за мной, и ты увидишь, как верно служат тебе твои подданные, — без лишних объяснений сказал он и взмыл в небо. Вновь обретя возможность летать, недолго думая, халач-виника устремился за большекрылой птицей. Их путь лежал на запад. По-прежнему в небе светила яркая луна, и, купаясь в океане ее серебристого света, Тутуль-Шив мог наблюдать за тем, как по мере их удаления от столицы страны Пуук «Страна низких холмов» постепенно утрачивала свой привычный ландшафт. Вскоре под ними простиралось бесконечное море сельвы. Иногда, словно по волшебству, лунный свет, вдруг пробиваясь сквозь сросшиеся кроны, выхватывал из непроглядной темени часть мощеной дороги сакбеооб, упрямо бегущей под ними в непроходимых джунглях нескончаемой серебристой тетивой. Халач-виника узнал эту дорогу, ах пполок ёки часто упоминали ее в своих рассказах. Все важные магистрали, одной из которых и являлась эта трасса, были политы раствором извести, и в лунную ночь любой странник, застигнутый ночью в дороге, мог без особого труда отыскать такую сакбеооб в джунглях. Через непроходимые леса и горные перевалы она вела далеко на северо-запад и дальше на север, в страну, из которой в земли народа майя ворвались воины безжалостного Кецалькоатля, сметая все на своем пути, словно разрушительной силы ураган. Неожиданно паривший впереди орел сложил крылья и камнем бросился вниз. На мгновенье из черного моря джунглей вновь проступила дорога, на которой Тутуль-Шив увидел бегущего человека. Именно на него охотилась грозная птица: вскоре внизу послышался его приглушенный крик. Взметнулась стайка попугаев. А в кронах высоких деревьев встрепенулась и с криками рассыпалась стая обезьян. Халач-виника не видел, что именно случилось с этим человеком, — на этом участке сельва вновь накрыла дорогу непроницаемым черным покрывалом листвы, из которого сейчас же вынырнул орел.
— Скоро будем на месте, я вижу свет костров, — сообщил он вскоре после этого, — нам нужно укрыться в тени деревьев, люди не должны нас видеть.
И действительно, далеко перед собой халач-виника увидел охваченную неровным свечением огненную змею, которая тянулась до самого горизонта, повторяя очертание прямой, словно стрела, сакбеооб. В нескольких десятках шагов от ее «головы», будто бросая вызов ночи, мерцал маленький островок света, к нему и направились две птицы. Бесшумно пролетая над кронами деревьев, сокол и попугай незаметно приблизились к биваку. Надежно скрытые от постороннего взгляда ночью и листвой, они, не опасаясь быть обнаруженными, наблюдали за лагерем. У костра сидело около десяти человек. По четким, слаженным действиям людей, их шлемам в виде голов животных и грозно свисающим с кожаных поясов дубинкам Тутуль-Шив понял, что перед ними боевая охрана. О чем-то перешептываясь между собой, воины напряженно всматривались туда, где плотное муаровое кольцо ночи обступило дорогу. Вскоре послышались чьи-то шаги, и бойцы, вскочив с мест, рассредоточились в прилегающих к дороге кустах. Сгибаясь под тяжестью своей ноши, на освещенное костром место вышли еще два воина. Под руки они волокли человека, в котором халач-виника признал «бегуна», недавно атакованного своим пернатым спутником. Лицо несчастного было залито кровью. Увидев своих товарищей, ратники вышли из укрытий. Не успели они привести в чувство раненого, как с противоположной стороны появился невысокий человек. Тутуль-Шив обомлел, в свете костра он узнал Ош-гуля. По истечении пятнадцати тун он почти не изменился, только лицо его стало еще более уродливым из-за тяжелой, покрытой струпьями раны вдоль всей левой щеки. Рана задевала глаз, оттягивая вниз нижнее веко, и придавала взгляду свирепости.