Слух о том, что произошло невиданное доселе чудо, моментально разошелся по городу. Встревоженный люд, отбросив все свои дела, спешил на главную площадь к храму с тысячью колоннад. Под его сводами могли запросто уместиться все жители Чичен-Ицы, чтобы услышать нового чилама Игуаль Син Тамина, который перешел на сторону мятежного Майяпана.
И, конечно же, там будет сам Ах-Суйток-Тутуль-Шив, вернувшийся из удивительного путешествия. Никто не сомневался, что это был именно он. И что его возвращение сулило большие перемены в Землях фазана и оленя. Ахмен, наделавший столько шума, был доставлен во дворец и допущен к солнцеподобному Хун Йууан Чаку.
— Так ты утверждаешь, что это был именно Ах-Суйток-Тутуль-Шив?
— Да, мой повелитель.
— И ты сам видел, как он вышел из Колодца смерти?
— Да, несравненный, — он чуть запнулся, будто хотел добавить что-то еще.
— Говори! — голос Хун Йууан Чака дрожал от нетерпения и бессильной злобы. Его взгляд, прикованный к затылку упавшего перед ним ниц ахмена, готов был испепелить жреца.
— Со мной были еще двое жрецов. Они остались, чтобы сопроводить посланца в храм с колоннадами.
Они тоже видели, как из света, идущего со дна колодца, вышел Ах-Суйток-Тутуль-Шив. Он был одет, как и подобает посланцу богов в…
— Хватит! — взорвался Хун Йууан Чак. — Увести его!
В зале, где Хун Йууан Чак сидел в окружении высшего руководства страны Чен, воцарилась гробовая тишина.
Каждый из присутствующих знал, чем могут обернуться слова ахмена, если только перегревшемуся на солнце жрецу не почудилось это воскрешение. И что теперь делать со всем тем людом, что собрался на площади?
— Нельзя позволить какому-то самозванцу появиться в храме тысячи колоннад, — наконец нарушил тишину Хун Йууан Чак. — Их должны встретить наши самые преданные воины по дороге от Священного колодца.
— Мой повелитель, боюсь, что это уже невозможно.
По моим сведениям, вдоль дороги собралось много зевак, — послышался вкрадчивый голос Игуаль Син Тамина. — Но мы все еще можем влиять на создавшуюся ситуацию.
— Каким образом?
— Мы объявим его самозванцем, пускай сначала докажет, что он действительно Ах-Суй… — заметив, как при имени своего племянника новоиспеченный халач-виника вздрогнул, мудрый чилам поправился, — тот, за кого себя выдает. Ваш племянник был образованным человеком. Навряд ли самозванец обладает и сотой частью этих знаний. Я хорошо знал вашего племянника.
Кем бы ни был, ему меня не обмануть. Мы подвергнем выскочку испытаниям халач-виника, через которые он не сможет пройти.
— Какие еще испытания, когда он действительно вышел из Священного колодца? — съехидничал Хун Йууан Чак.
— Понятно, что это обезумевший раб, который решил, что мы его усадим на трон Ушмаля. И скоро все мы будем смеяться над нашими переживаниями, — вмешался халач-виника Майяпана. Он остался в Чичен-Ице в связи с коронацией своего нового союзника, в то время как Ош-гуль не стал дожидаться пышного празднества.
Прихватив плененного Хапай Канна и других именитых вельмож, он во главе своей армии поспешил в Ушмаль.
— Почему тогда невесел блистательный Хунак Кеель?
Или он думает, как объяснить, что в руках у самозванца Священный череп, дарованный майя богами? Я был совсем мальчишкой, когда его сбросили в жертвенный сенот. А может быть, Хунак Кеель думает, что Ах-Суйток-Тутуль-Шив тоже умеет держать свое слово? Помнит ли халач-виника Майяпана слова, сказанные ему у края жертвенной площадки?
— Не мне говорить, что халач-виника Майяпана всегда готов встретиться с врагом лицом к лицу, — с этими словами Хунак Кеель покинул дворец.
Когда Тутуль-Шив увидел над собой овал чистого голубого неба с проплывающим по нему маленьким пушистым облачком, то не сразу понял, что находится на поверхности воды внутри карстового колодца. В его голове мелькнула какая-то туманная мысль. Он вдруг вообразил себя настолько маленьким, что смог поместиться на дне предмета, из которого обычные люди пьют воду.
Вскоре он выбросил эти глупости из головы. К нему стала возвращаться память. Воспоминания захлестнули его горькой волной. Сердце его зашлось болью утрат, и сразу как-то пусто стало в его груди, будто палач вырвал уставшее от невзгод, зачерствелое и сразу постаревшее сердце. И если оно еще жило, то только переполнявшей его ненавистью к врагу и утраченной былой яростью. Память вернула халач-винику все, включая и то, что прежнего Ах-Суйток-Тутуль-Шива не стало.