Какие-то молоточки уже вовсю стучали внутри, взывая к действию, но Шабтай все смотрел и смотрел на ее похорошевшее, освеженное от следов возлияния лицо, где трогательно выделялась мокрая прядь волос, и безотчетно млел.
С той же непринужденностью, с которой пассия явила себя у входа, не дождавшись приглашения, прошла к кровати. Поправив юбку, скромно приземлилась на кромку – другого места усесться в комнате не было.
Между тем вскоре некоторой непоседливостью стала транслировать: зачем я здесь – играть в молчанку?
Величие женщины в том, что Творцом ей даровано архиважное для человеческого общежития свойство – непосредственность, чем не могут похвастаться большинство мужчин, создания глубоко закомплексованные. Для красоток эта закономерность уместна лишь отчасти, но все же не настолько, чтобы их отпачковать.
– Наверное, ты не рад мне… Или от моих друзей оттаять не можешь? – поддела разговор Барбара.
– Да нет же! – прорвало Шабтая наконец.
– Заговорил…
– Ты словно тайфун из прошлого! – призвал пафос ухажер.
– Ого! – изумилась пассия.
– Напомнила куплет из красивой песни! – следовал по тропинке метафор Шабтай, давно протоптанной…
– Веселый или грустный? – взыграло любопытство.
– И то и другое…
– А я лучше или хуже?
– Конечно, лучше!
– Хм… и где же это было?
– В Ковно, Литва.
– Тогда… ты из Звёндзак Радецки![5] Ах, вот откуда твой польский – Литва, значит.[6] Русских я здесь, правда, не встречала… – Барбара задумалась.
– Есть немного, в посольстве.
– Ты из посольства?
– Я из Израиля, эмигрировал туда из Литвы… – пряча глаза, робко молвил Шабтай.
Барбара, точно в раздражении, поерзала на кровати. Приладив прическу, как бы про себя заговорила:
– Надо же… А хотя… в девятом классе у нас треть учеников как корова языком слизала – и все в Израиль.
– Языком… Гомулка[7] слизал, – хмыкнул Шабтай.
– Получается, ты жид,[8] – обыденно констатировала Барбара.
– Самый что ни на есть настоящий. Разочарована? – Щека Шабтая чуть вздрогнула.
Пассия изящно повела плечами, должно быть, так настраиваясь на ответ.
– Я с Ициком за одной партой сидела, круглый отличник, умница… Списывать всегда давал, влюблен был, наверное… Слух был: на войне погиб, в семьдесят четвертом или в семьдесят пятом. Не помню уже…
– В семьдесят третьем, если на войне, – уточнил Шабтай.
– А чем ты занимаешься? – полюбопытствовала гостья, вдруг оживившись.
– Бизнес… – неопределенно ответствовал ухажер.
– Всегда казалось, что бизнесмен – мужчина в возрасте. Правда, в Польше частники лишь в кафе да киосках… – делилась пассия, разом нечто прикидывая в уме.
– Дело не в возрасте.
– А в чем?
– В степени риска, на который готов пойти. Да и талант – дело не лишнее… – раскрывал секреты частной инициативы Шабтай. Казалось, несколько опрометчиво…
– Давно в Израиле? – прощупывала анкету ухажера Барбара.
– С семьдесят первого, хотя, кажется, только вчера с трапа сошел… – с грустью признался Шабтай.
– Не понимаю… – озадачилась полька. – Ботсвана, тут же каменный век. На чем деньги делать? Мы-то здесь по контракту, братская помощь, так сказать. Бескорыстно!
– Бескорыстно? За валюту, твердую причем. Только поляки и венгры дешевле англичан и даже португальцев, а работают не хуже. Скорее даже лучше – каждый из вас за свое место дрожит. Где еще за год на машину скопить! Бескорыстно… дурят вас, – открыл ликбез соцэкономики Шабтай.
– Похоже, ты и впрямь не промах, только дела начальства мне побоку. Да, все хотела спросить: пан Зденек тебе зачем?
– Дружим.
– Дружишь? Босс ведь старше тебя почти вдвое. Что у вас общего, не пойму? Мы строго следуем контракту, отчитываясь за каждый гвоздь. Социализм и предпринимательство – как собака с кошкой. Вы же со Зденеком, точно заговорщики: запираетесь, шепчетесь. Причем ежедневно и почему-то по-русски. Откуда только Зденек русский знает?
– Твой нос для того, чтобы его целовали мужчины, – оборвал пассию Шабтай.
Барбара замерла. Капельки пота, проступившие на лице от жары, вдруг укрупнились и застыли уродливым, горчичным отливом.
Последующий нырок фабулы, начавшей навевать зевоту, – когда наконец! – изумил бы самого Фрейда, разукрасившего мироздание флажками либидо. И, не исключено, подвинул бы к сочинению трактата «Ролевая оплошность – случайная или преднамеренная – взрыватель условностей полового этикета».
7
Гомулка (1905–1982) – первый секретарь Польской объединенной рабочей партии, глава польского государства в 60-е годы, инициатор ускоренной эмиграции польских евреев в Израиль.