На бугорке травянистого берега озерка созрела янтарно-желтая морошка, налитая пахучим соком. В приколымской тундре морошку едят и свежей и в моченом виде. Теперь зрелые ягоды соблазняли казарок и гуменников (это было заметно по гусиным следам). Коравги известно, что местные жители пьют настой травы морошки от кашля и «боли в груди».
Мы проснулись около пяти часов утра: в туго натянутые полотнища палатки барабанил дождь. Сильно дул северный ветер, который нагнал тучи, разразившиеся холодным душем. Часа через два дождь перестал, ветер ослабел и переменил направление.
Словно умытая, тундра искрилась под лучами солнца, Воздух после дождя стал мягок и нежен. Сегодня особенно ощущалось арктическое лето.
В похорошевшей тундре жизнь шла своим чередом.
Гуси, лебеди и иные птицы продолжали учиться летать. Наиболее заметны были старания старых гусей — вожаков, подготовлявших молодняк к предстоящему отлету на юг. Казалось, они вначале даже не могли справиться с этим делом.
Незадолго перед этим поднимались на крыло целые стаи молодых птиц, еще не усвоивших навыки группового полета. С шумом взлетая невысоко над тундрой и мешая друг другу, они устремлялись к соседнему озеру, где сразу же шлепались в воду. Вожаки упорно продолжали тренировку и удлиняли учебные полеты. Не умея управлять своими крыльями, молодняк быстро уставал, а иные птицы отставали, стремясь отбиться от стаи. Перелинявшие старые гуси зорко следили за такими бездельниками и, догнав их, возвращали на место, нередко прибегая к ударам крыльями и клювом.
Теперь взрослые птицы руководили круговыми полетами. Нередко вся вереница гусей скрывалась из поля зрения, а потом вновь появлялась. Летали гуси уже-не вразброд, а правильным углом — клином или растянувшись наискось широкой «лавой». Вожаки терпеливо трудились над сохранением строя: они появлялись то спереди, то сзади и с боков, подравнивали неуспевающих, набирали нужную высоту, приноравливаясь к воздушным потокам.
Научились летать и молодые лебедята, но летают они низко над водой, да и то лишь по прямой линии.
При едва уловимом юго-восточном ветре мы отчалили от берега. Лодку слегка покачивала морская зыбь.
Но прошло не более двух часов, как внезапно надвинулся туман. Нам пришлось причалить к берегу в маленькой бухте, невдалеке от восточной окраины Каменного мыса. Туман стал настолько непроницаемым, что ничего не видно было и в пяти шагах.
Промозглый воздух напоминал о себе даже в палатке, поставленной нами наощупь. Нам попалось немного дров, и мы согрели чай. Прояснилось только часа через три. Бухта оказалась уютной и укрытой от ветра.
Гнездо моевки с пуховыми птенцами
Высокая вершина Камня все еще окутывалась плотным туманом, словно на ней приютилось белое облако. Ниже отвесная скала обрывалась в море. На скалистых уступах и каменных карнизах сидели чайки-моевки и иные птицы. Иногда та или иная обитательница срывалась и падала в воздух, но снова поднималась, крикливо выражая свое недовольство и расталкивая соседок. По шуму, который доносился с верха скалы, закрытой туманом, можно было догадаться, что и там продолжался птичий базар.
Седое туманное утро встретило нас и после ночевки.
Однако часа через полтора обстановка изменилась: на одной стороне небосклона угадывалось присутствие солнца, и у нас появилась надежда, что день, разгуляется. Сразу же началась подготовка к отплытию.
Вскоре проглянуло солнце, и тундра просияла.
Мы продвигались вдоль гранитов Большого Баранова Камня. Свое название Камень получил по имени диких баранов-чубуков, когда-то в изобилии водившихся на этих скалах. У крайней восточной скалы мыса берег постепенно закруглялся, и с каждым взмахом весел видимость на запад улучшалась.
Седых барашков на гребнях волн не замечалось, но море после недавнего шторма еще не утихомирилось, и водяные валы один за другим обрушивались на гранитный мыс. Высоко взлетали кверху клочья пены. Хмурые отвесные скалы поднимались из морской глубины — на высоту около тридцати метров. На уровне воды они не имели намывной полосы, и пристать ж ним было невозможно.
Мы налегли на весла. Лодка то проваливалась между волнами, то, взбираясь на гребень набегавшей волны, медленно ползла на запад, преодолевая напор воды встречного течения.
Наконец выступ утеса остался позади. Перед нами возникли белесые береговые обнажения горных пород. Горизонтальные слои местами приподнимались под углом 30–40 градусов. Далеко на западе выдвигался в море другой мыс. Между мысами глубоко вдавался в сушу широкий залив. Отвесные обрывы Большого Баранова Камня резко завернули на юго-запад, и мы последовали в этом Же направлении.
В отдалении гранитную скалу прорезало узкое ущелье. Здесь начиналась полоса галечников, вполне пригодная для причала лодки.
Внезапно мы оказались на гребне набежавшего водяного вала и, подхваченные им, врезались в гальку. Не мешкая, мы оттащили лодку на берег повыше.
Каменные глыбы, лежавшие в хаотическом беспорядке невдалеке у подножия обрыва, видимо, часто принимали на себя мощные удары воды. Скалы подтачивались, и в них «выгрызались» нищи.
После шторма на берегу остались бурые водоросли. Собрав несколько образцов их для коллекции, я начал подъем на вершину Камня, чтобы с высоты оглядеть приморскую тундру с ее оленьими пастбищами.
Большой Баранов Камень — скалистый отрог (по-местному — отпрядыш) Северо-Анюйского хребта — находится почти у 70-й параллели северной широты. Издали он выглядит единым горным сооружением, которое обрывается в море массивным полукружием.
При ближайшем ознакомлении Камень оказался расчлененным на две платообразные, соединенные грядой выпуклины. Восточная сторона этого мыса, сложенная темными изверженными горными породами, была более мрачной по сравнению с западной, светлой.
Глыбы камней покрывал затейливый узор накипных лишайников — то в виде коричневатых веснушек, то наподобие зернисто-крапчатых пятен или прилипших к камню темно-серебристых звездочек.
Эти неприхотливые растения отличаются изумительной живучестью. Поселившись на таких голых камнях, они переносят жестокую стужу, ураганные порывы арктических ветров, скудность питания, довольствуются влагой туманов, редких в этих широтах-дождей и лучами солнца.
Ежегодно они подрастают на величину спичечной головки. Только обильно разрастаясь, эти разнообразные по окраске «лишаи» становятся различимыми простым глазом: они как бы окрашивают скалы то в серый, бурый, то в желтый, оранжевый, в мрачноватый черный или иной цвет — не встретишь среди них лишь зеленой окраски.
Плотно прирастая к камню, лишайники начинают разрушать его гладкую поверхность. На ней появляются пластинки или чешуйки листоватых лишайников, которые уже не так прилипают к камню и легко от него отделяются. Под лишайниками всегда оказывается, особенно после их отмирания, тонкий, темного цвета порошкообразный слой, дающий начало почве.
Эту начальную «почву» вскоре заселяют неприхотливые зеленые мхи. Отмирая, они в свою очередь увеличивают слой перегноя (гумуса) и тем самым дают возможность поселиться другим, более требовательным мхам и, наконец, семенным растениям.
Таким образом, лишайники оказываются своеобразными первопроходцами необитаемых мест. Своей незаметной работой эти скромные труженики арктической природы прокладывают дорогу многим другим растениям, более полезным человеку.
Вот и вершина Камня. Невдалеке от края обрыва над морем беспокойно носилась моевка с какой-то снедью, зажатой в клюве. Ее преследовал поморник. Сначала он парил над ней на распластанных крыльях, выделывая в воздухе замысловатые петли. Потом быстро кружился над жертвой и с пронзительным криком, словно хохотом, то и дело набрасывался на нее и долбил клювом, пока она не уронила добычу. Тогда поморник на лету подхватил отнятое и полетел в тундру.