Покраснели листья у альпийской толокнянки, известной своей долговечностью (доживает она до восьмидесяти и более лет). Одни олени ели ее черные ягоды, другие — голубику.
Выпасаясь, животные иногда останавливались, поднимали головы, чутко прислушивались. Увидев спокойную поступь своего вожака и не обнаружив ничего тревожного, они снова принимались за еду.
Ранней осенью олени, продолжая выпасаться, приблизятся к южной окраине тундры. Потом стадо преодолеет перевал Северо-Анюйского хребта, появится на его южных склонах и по широким сквозным долинам проникнет в тайгу, вплоть до Малого Анюя. Там по склонам гор, увалов и холмов раскинуты богатые лишайниковые пастбища.
Снежный покров в лесу хотя и глубже, чем в тундре, но более рыхлый, и сквозь его толщу олени улавливают легкий запах лишайников, которые вполне доступны для животных. На болотах у подошвы гор и в падях олень-найдет зелень злаков и осок, прикорневые доли стеблей и неотмершую листву, хвощи и другие подснежные корма, утоляющие недостаток белкового и минерального питания.
Пройдет долгая зима, и стада снова потянутся к северу. В тайге и на подступах к ее крайнему пределу они задержатся на весенний отел, а к началу лета снова придут сюда, на эти мягкие тундровые пастбища.
Так и проходят каждый год, десятилетия, вся жизнь оленьих стад, руководимая мудрым. опытом человека.
Охранявший стадо пастух сообщил мне, что в темные сентябрьские ночи и позднее приходится неустанно оберегать оленей от волков. Пастухи имеют ружья и запас патронов. Нередко зажигают костры.
Зверь подкрадывается к стаду с подветренной стороны и, наметив ближайшую жертву, набрасывается на нее. Некоторые олени разбегаются, теряются в широких просторах и рано или поздно становятся добычей хищников.
Местные волки (у них довольно светлый мех) начинают свои брачные игры в марте — апреле. Позднее у. волчицы появляется выводок — три-четыре слепых юнца, прозревающих через две недели или чуть пораньше.
Волчиха заблаговременно вырывает логово или занимает брошенную нору песца или иных, обитателей тундры, расширяя ее и приспосабливая по своему вкусу. С появлением волчат она кормит их молоком до четырех-пяти-недельного возраста. Волчицу снабжает в эту пору пищей волк, который рыщет повсюду, подняв свою тяжелую лобастую голову с недобрыми глазами. Не пренебрегают волки и дарами, выброшенными волной на берег: остатками рыб и прочего.
Были случаи, когда местный волк, искушенный приманкой, попадал в ловушку (пасть) на песца, но такие ловушки обычно не причиняют ему вреда, и он легко освобождается. Старинный способ добычи волка при помощи заостренной и спирально свернутой пластинки китового уса в замороженном жиру местные охотники давно забыли. Да и не мудрено забыть: ведь прошло более полувека с тех пор, как последний огромный кит был выброшен в шторм на берег моря близ Большого Баранова Камня.
Однако волков здесь добывают нередко. В местном обиходе волчий мех, как наиболее теплый, идет на воротники и одеяла, а лапы — на рукавицы. Волчий камус (кожа с ног) отличается крепким мехом и ценится дороже оленьего.
Собака пастуха, помогающая ему при выпасе оленей, настигла и загрызла копытного лемминга. Он лежал у тундровой кочки в своей еще летней рыжевато-коричневой шубе (зимой она становится совсем белой).
Однажды я встретил зверька на побережье Карского моря: он широко распространен по всему Крайнему Северу, вплоть до Анадырского края. Копытным он называется за свои увеличенные когти передних ног. Зимой когти разрастаются и становятся вильчатыми — это ему помогает добывать пищу. Шорохи зверька, бродящего под снегом в поисках уцелевших корешков и остатков травы, часто слышит на поверхности снега тундровый бродяга — песец.
Белый песец, невидимый во мраке полярной ночи, охотится за невидимым под толщей снега леммингом — своей основной пищей. Обилие лемминга обычно предшествует повышенному размножению песца.
Полярная лайка подошла ко мне, обнюхала ичиги и чуть завиляла закрученным в кольцо хвостом. Я увидел ее смышленые глаза, удлиненную морду, стоячие остроконечные уши. На шее у нее словно надето пушистое кашне из густой высокой шерсти, отливающей серебристой сединой. Хотелось приласкать лайку, но пастух попросил меня воздержаться — собака должна знать только своего хозяина.
Внезапно над головой пронеслась плотная шумливая стая чирков. Кружась над озером, куда они, видимо, собирались опуститься, птицы с криком «чирк-чирк» то быстро поворачивались, как бы свиваясь в темный клубок, то разворачивались в светлую полосу. Ко времени осеннего отлета они собираются в большие стаи.
Выводки куропаток подросли и в поисках корма перелетали по тундре, также объединившись в стаи.
Тощая березка начала ронять свои поруделые зазубренные листья.
С каждым днем тундра становилась все более тихой и словно печальной…
Невдалеке от нашей стоянки сохранился стародавний амбарчик, построенный полярниками Великой Северной экспедиции в 1740 году. Отсюда, по-видимому, бухта и получила свое оригинальное название. В 1909 году здесь недолго жил Г. Я. Седов. Прибыл он сюда как руководитель гидрографической экспедиции для изучения колымского устья. И все же бассейн Колымы долго оставался наименее исследованной окраиной России, обширным «белым пятном», равным по величине Франции, Англии и Италии, вместе взятым. Предполагали, что свыше половины «пятна» занято обширной низменностью..
Только в двадцатых годах советской экспедицией, руководимой С. В. Обручевым, был открыт. хребет Черского с вершинами до трех тысяч метров над уровнем моря. Позднее на картах этой местности появились новые очертания хребтов, изменены направления — некоторых рек. Хребет Тас-Кыстабыт «повернул» на юг. Река Колыма в верхнем течении переместилась на карте на. двести километров к юго-востоку, а ее приток — Крркодон — на двести — двести пятьдесят километров к северо-востоку.
Стирались «белые пятна» и на карте растительности.
На обратном пути, огибая озеро, я услышал издали гусиное кагаканье. Блестевшая гладь воды, видимо, привлекла внимание птиц. Они почти не взмахивали крыльями, но приближались быстро. Теперь они летели низко и устало поворачивали головы, выбирая место для отдыха. Но вот передовой гусь прокричал команду. Потеряв строй, вереница птиц начала снижаться. Гуси опустились на озеро и сложили усталые крылья. Проплыв короткое расстояние, они притихли. Иные, вытянув шеи и работая клювами, разбрелись вдоль берега по зеленой полоске хвощатников.
На ночлег птицы выбрали плоский ровный берег. Подступы к нему были открыты со всех сторон, так что опасность внезапного нападения исключалась. Птицы опустились на брюхо, завернули клювы под крыло и погрузились в дремоту? Только гусак-охраняльщик, словно изваяние, неподвижно стоял в стороне с вытянутой вверх шеей и сторожил своих собратьев. Он напряженно прислушивался: по-видимому, заметил мое приближение.
Вдруг он подал короткий сигнал — и все гуси насторожились. Вскоре последовал повторный тревожный крик — и птицы взлетели. Послышался свист крыльев, рассекающих воздух, и гусиные крики постепенно затихли в отдалении.
На моем пути возник глубокий овраг. Обходить его было слишком далеко, пришлось спуститься на дно, где журчал ручей. У бровки крутого ската виднелось обнажение ископаемого льда., Чуть пониже вязкий грунт «съезжал» вниз по поверхности подстилающего его льда. Меня заинтересовало арктическое растение на уцелевшем клочке дерновины. Попытка подняться за ним окончилась неудачей. Мои ноги заскользили по прикрытому грунтом льду, и пришлось тоже. «съехать» в жидкую грязь на дне яра.
Когда я подходил к палатке, уже ложились вечерние тени, и только возвышенность Камня еще освещалась предзакатным солнцем.
В солнечных лучах казалось, что гористый мыс стал более выпуклым и словно приблизился, а тундровые дали как бы отдалялись и постепенно тускнели вслед за покидающим небосклон солнцем. Отблески зари еще слегка рдели в облаках, но вскоре и они окутались дымкой.
Коравги заинтересовался моим рассказом о встрече с гусями. Он заметил, что ночную охрану обычно несут старые гусаки, которые спят поочередно, и достаточно малейшего подозрительного шороха, чтобы они подняли тревогу. Тогда спящие встают, откликаются и готовятся к быстрому взлету, вытягивая шеи. Сначала взлетают охраняльщики, а за ними с пронзительными криками поднимаются и остальные. Но бывает, что вслед за тревогой слышен успокоительный «отбой»: опасность миновала. Стая отвечает таким же тихим гоготанием, снова усаживается и продолжает прерванный отдых. Иногда тревога возникает за ночь несколько раз.