Иногда насыщенные водой деревья, не доплыв до моря, тонут, погружаясь на дно реки вниз корнем, и как бы растут в донном песке. Такой стоячий на дне реки лесосплав иногда образует естественный частокол и может быть серьезной помехой для судоходства.
Здесь еще вспоминают случай; когда один охотник, спускаясь на барже по реке, не заметил такого стоявшего на дне большого дерева с вершиной, направленной под острым углом навстречу течению. На полном ходу баржа наткнулась, на дерево, как на огромную пику, и остановилась, быстро наполняясь водой. Охотнику еле удалось спасти семью и лишь очень малую долю промыслового добра.
Иные тонкие стволы деревьев вгоняются льдинами в грунт дна, и они, будто торчащие свай, показываются на поверхности реки, когда спадет вода.
Великое Множество плавающей древесины, ежегодно выносимое рекой в море, подхватывается течениями и южными ветрами и относится еще далее к северу — из Восточно-Сибирского моря в высокие широты Северного Ледовитого океана, где попадает в мощный поток выноса полярных льдов в сторону Гренландского моря.
В свое время наблюдения над плавником привели Ф. Нансена к мысли о возможности достичь Северного полюса на дрейфующем судне. Его «Фрам», оставшись во льдах около Новосибирских островов, спустя три года (в 1896 году) оказался у острова Шпицберген. Ствол плавника, стоймя вмерзший в лед, найден был во время дрейфа «Фрама» в апреле 1895 года почти под 86° с. ш., к северо-востоку от Земли Франца-Иосифа.
Арктическая природа во многом способствует сохранению на долгое время отложения плавника не только на поверхности земли. Древесина, попавшая в мерзлые грунты, подобно останкам ископаемых животных, сохраняется там многие сотни лет. На Ляховских островах были обнаружены на значительной глубине от поверхности большие древесные залежи. Огромные груды естественного древесного лесосплава отлагались когда-то на отмелях и впоследствии были занесены наслоениями ила и песка.
После встречи с плавником мы были вынуждены обратить серьезное внимание на нашу лодку, которая постепенно наполнялась холодной колымской водой: это напоминала о себе пробоина.
Поравнявшись с устьем ручья Глубокого, мы причалили к берегу. Ручей протекает у подошвы невысоких холмов. Его берега сложены четвертичными отложениями, и в их недрах местные люди иногда находят кости мамонта.
На берегу стояла маленькая хижина с проемом для единственного окна, кое-как заделанного кустарниковой березкой.
В хижине нас встретил местный рыбак Прохор — добрый старик со смуглым, слегка скуластым лицом.
— Искуль же это вы пришли? — спросил он.
Мы ответили. Путь, пройденный нами, заинтересовал рыбака.
— Йо, робаты! (О, ребята!) — удивился он. — Какой долгой!
У- нас завязалась беседа.
Он уроженец низовья Походской Колымы и когда-то вместе с отцом рыбачил в Малой Чукочьей виске[10]. Рыбный промысел — основное средство существования колымчан.
— Наша жизница — рыбка святая, — говорит Прохор.
Жители колымских низовий после половодья отправляются на «вешной промусол»: рыбные запасы (гоноши) у каждого за долгую зиму успели иссякнуть. Не случайно первую «уловну» рыбу называют «оживой».
У отмелого ровного берега, удобного для вытаскивания улова (у «тони»), непременно стоит летовье — хижина из плавника, зачастую без крыши, но с потолком, покрытым дерном.
Ценные местные рыбы, такие, как осетровые, долго не остаются в море. Увлекаемые могучим инстинктом продолжения рода, они подходят к устью и поднимаются против течения в верховья реки на нерест. На мелководьях с галечным дном плещутся и сверкают рыбьи свадьбы. Если на пути к своей колыбели рыбы встретят- непреодолимые преграды, то они погибнут, но назад не повернут.
В июне начинается веселое время промысла. Колымские просторы просят песни, громкого голоса. Над рекой слышится возбужденный говор, смех, выделяется звонкий, хохот колымских молодиц. По берегам разносятся ветром дымы рыбацких костров. Под шутки с лодок выгружается и заготовляется впрок добытая рыба.
Тогда здесь можно услышать и местную «проголосную андыщину» — песню, сохранившую в себе мотивы протяжных русских песен, но с неожиданными приятными чередованиями высоких и низких тонов с горловыми переливами. Поется эта песня-полуимпровизация только на понизовьях. Колымы. Среди уменьшительных и ласкательных песенных слов нередки такие, как Колымушка, Суханочка и т. п.
Вот и теперь ожидался массовый «сельдяжий промусол». Обычно эта холодолюбивая рыба появляется в устье большими косяками. Ход сельдятки (сибирской ряпушки) — осеннее богатство дельты Колымы.
Прохор, ожидая богатого улова, прибыл на тоню первым. Теперь он угощал нас ухой из свежей щуки. Щука попалась крупная: в реке она прожила восемнадцать лет. Ее «паспортом» была чешуя; взглянув на нее через сильную лупу, можно было заметить, что пластинка чешуи состоит из-темных и светлых слоев. Зимой рыба, спрятавшись на дне глубокого омута, впадает в оцепенение, ничем не питается, и у ней на чешуе образуется темный ободок из мелких клеток. Проходит зима, и на смену темному начинает появляться новый светлый поясок. Он соответствует летней поре, когда нарастают крупные клетки, опоясывающие чешую светлым ободком. Чешуя растет всю жизнь, и каждая пара слоев, темная и светлая, как бы отмечает, что прошел еще один год жизни рыбы.
По словам Прохора, сентябрьский ход сельдятки привлечет, как обычно, уйму народа. Помимо сельдятки, для рыбаков большая приманка — глубокие затишные тони, где осенью уровень воды падает, и там «пристанвается» чир. В гаком затишке Прохор в прошлом году «зачерпнул» хороший улов.
— Приехали Мы само на потух зари, торопко заметали тоню и добули три сотни чира, — рассказывал он.
Промысел сельдятки продолжается вплоть до замерзания реки.
В конце сентября в устье (а через месяц и в верховьях) начинают затягиваться льдом заливчики, затиши, тихие протоки. При дальнейшем похолодании появляются ледяные забереги. Расширяясь, они постепенно суживают русло. Но течение реки, несмотря на наступившие морозы, препятствует появлению поверхностной ледяной корки. Тогда замерзание идет не сверху, а снизу. Переохлажденная вода находит более слабое течение у самого дна реки, где и образуется внутриводный лед. Всплывает он на поверхность реки в виде так называемой шуги — рыхлой, ноздреватой массы из пластинчатых ледяных кристаллов. Нередко всплывшие льдинки приносят захваченные с собой песок и гальку.
Скопления густой шуги загружают живое течение реки и ускоряют нарастание льда. Отдельные островки льда на плесах соединяются, остаются только свободными окна воды на перекатах. Эти окна (полыньи) не замерзают в течение октября и ноября, увеличивая накопление донного льда. На местах реки с медленным течением пониже такой полыньи шуга прирастает к подводной стороне льда, покрывая ее поверхность буграми. Нередко крупные скопления густой шуги настолько забивают реку в суженных местах ее русла, что появляются ледяные плотины — зажоры.
Наконец, в октябре замерзают и полыньи, и только тонкий слой льда над ними напоминает о недавних «окнах».
Когда плесо реки затягивается молодым, но уже выдерживающим человека льдом, начинается «подледной промусоль (зимний лов рыбы из прорубей).
Чем ближе к морю, тем подледный промысел лучше. Под толщу льда сеть опускают по вырубленному топорами «корыту» — длинному откосу, проталкивая ее тонкими шестами (норилами). Сеть должна стоять поперек реки. Полярная ночь, сильные морозы и ветры вынуждают рыбаков в декабре прекратить подледный лов. Выловленная рыба превосходно сохраняется всю зиму.
— В прошлом году, — продолжал рассказывать Прохор, — в середине декабря подул полуношник (ветер с севера). Он нагнал в устье много воды. На льду появились трещины, и «низова» вода выступила из берегов, а течение повернуло в обратную сторону. Против сильного напора воды не удержались и поставленные подо льдом сети.
Рыбаку пришлось изрядно поморозиться.
— Лицо-то обольдуло, борода к ошейнику прильнулася, насилу ободрал, — пояснил он.