… Дело было в январе, когда солнце уже стало показываться над горизонтом. На снегу лесного болота, близ Чаячьей протоки (низкий водораздел между низовьями Ашоев) охотник обнаружил следы лосей. Видимо, они утром паслись, объедая кору и концы ветвей тальников. Некоторые древовидные ивняки были сломаны на высоте роста человека. Вероятно, лоси наклоняли их, объедая верхушки 18 и стволы, менее гибкие на морозе. Широко расставленные следы задних ног свидетельствовали, что среди животных были и лосихи.
После восхода солнца сохатые пошли на лежку. Они высоко поднимали ноги, шагая след в след в глубоком снегу и почти не делая борозд. Проваливаясь иногда до замерзшей поверхности болота, они брели так около километра. По тропе встречались обкусанные тонкие ветви тальников.
Лосиная тропа привела охотника к небольшой поляне, от нее веером расходились следы к трем лежкам. После ночной кормежки сохатые брели на дневной отдых при южном ветре: лоси обычно идут на лежку с подветренной стороны, да и лежали они спинами против ветра.
Проследив повадки сохатых, Коравги с товарищем спозаранку засел в укромном месте на пути от лесного болота к лежкам и уложил из карабина крупного старого лося. Судя по уцелевшим рогам, как короной покрывавшим его могучую голову, ему было свыше тридцати лет (ежегодно на рогах лося прибавляется новый отросток).
Морозный день одиннадцатого мая был настолько ярким, что снежинки переливались искрами словно трепетавшего света.
Только теперь весна начинала взбираться по склонам гор. Это было заметно на южных склонах Пантелеевской сопки по черневшим перегибам уступов, по обнаженным полоскам отдельных скал, по одиночным темным пятнам на местах каменных россыпей.
Полные грез короткие белые ночи подходили к концу. Близился длинный полярный день.
Выход в маршрут мы наметили ранней весной. Но как установить ее сроки в Заполярье? Каждый день мы присматривались и прислушивались к жизни природы. Наконец дождались появления на водоразделах первых проталин, хотя на северных склонах Пантелеевской сопки еще лежали снежные забои.
Вечером двенадцатого мая прибыл с оленями Егор Мохнаткин. Умудренный сорокалетним жизненным опытом, он превосходно знает местность и оленьи кормовища вплоть до морского побережья.
Казалось, что наполнить вьючные сумы нетрудно. Но далекий, нелегкий путь к морю по тайге и лесотундре, через горные хребты и тундру требовал соблюдения предельной равномерности загрузки. При недосмотре олень мог получить в походе потертости кожи и выйти преждевременно из строя. Самый тяжелый и ответственный груз навьючили на смирных животных. Два оленя при навьючке проявили беспокойство. Егор успокоил их какими-то странными шипящими звуками, переходящими как бы в хрипловатое покашливание.
Наконец вьючка оленей закончена. Животных выстроили цугом: к седельной луке переднего привязали ремень следующего за ним оленя, который в свою очередь был соединен с третьим оленем — и так далее, до восьмого оленя включительно. Егор поставил своего (девятого) оленя в голову каравана, привязав к седлу повод цепочки соединенных оленей.
В ПОХОД!
Картосхема геоботанических походов
Мы двинулись в путь ровно в десять часов вечера, распрощавшись с оставшимися товарищами. Нас манила малодоступная северная окраина района, хотя, помимо весенней распутицы, предстояли переправы через горные реки. Это — самое сложное и опасное на пути через горы в ту пору, когда происходит бурное таяние снегов и реки вздуваются и превращаются иногда в непреодолимые преграды.
Для геоботанических исследований весна, когда растения показываются из-под снега, самое драгоценное время.
В полночь солнце опустилось за линию горизонта. Наступила короткая белая ночь.
Мы проходили мимо озера. Со всех сторон слышались неясные волнующие шумы. Они доносились с прибрежных полосок воды — заберегов, с крутых обтаявших берегов, с белесоватой задумчивой вышины, где перекликались прилетающие на родину птицы. Стаи уток и иных птиц то и дело проносились над нами, наполняя воздух свистом крыльев и криками.
Белая ночь миновала, и над лесом поднялось солнце. На отливающих синевой снежных склонах играли красные блики. Полоса мягкого света как бы пронизала нас и наполнила молчаливой радостью. Казалось, радостное настроение исходило и от птиц.
Мы держали путь к истокам реки Виринейвеем.
На щебнистом мелкоземе горного отрога, покорные слабому дуновению ветра, приветливо наклонили свои головки прелестные ветреницы, напоминающие нарциссы. Поверхность почвы на проталинах по склонам холмов нагревалась и набухала влагой, питая пробуждающиеся растения. У корневой шейки еще не одетого в зеленый наряд тальника приподнялся полусгнивший прошлогодний лист. Под ним оказались ростки молодого злака — мятлика: они старались освободиться от старого листа, закрывавшего от них свет.
Появились стайки маленьких пичужек-чечеток. Одни из них выделялись нежным красноватым оперением груди, окраска других была более скромная, светлая, чуть тронутая легкими темными пестринами. На Европейском Севере мне довелось встретить их в березовом лесотундровом криволесье.
Живо перескакивая с ветки на ветку, непрерывно щебечут они, издавая при этом звуки нечто вроде «юр-р». Русские люди дали им удачное название — чечетки. Не стесняясь присутствия человека, они распевают свои песенки даже во время поисков корма.
Наш передний олень сощипнул несколько свежих, не успевших огрубеть былинок вейника. Но чаще оленей привлекала вкусная и мягкая зелень зацветающей пушицы.
Еще во время омолопского похода нам нередко приходилось, разрывая снег, наблюдать развитие пушицы. Обладая зимостойкостью, она превосходно переносит под снегом морозы. На зимних пастбищах олени тщательно выискивали, как лакомство, зеленые травинки пушицы. Ранней весной пушица без всяких проволочек идет в новый рост, быстро развивается и вскоре зацветает. Вот и теперь кое-где в мочажинах пушицевые листья еще оставались вмерзшими в лед, отчасти сохраняя зеленую окраску.
Позади нас, в отдалении, словно окутанная нежнорозовым туманом, маячила двугорбая вершина Пантелеевской сопки.
Около девяти часов утра, закончив наш первый переход, мы остановились на ночевку. Место для палатки выбрали у подножия взгорка. Олени, отвыкшие за зиму от вьючных седел и заметно усталые, занялись кормежкой.
Вскоре в чистом воздухе запахло дымком. Едва успели на костре приготовить чай, как повалил снег, поднялся ветер и разбушевалась метель. Весь день выла пурга, словно злилась и не хотела уступать весне. Пришлось отсиживаться в палатке. Вот так весна!
Ночью враждебные происки старухи зимы прекратились, и установилась такая изумительно тихая погода, что мы сразу забыли о минувшей неприятности. На небосклоне еще оставались редкие клочья белых облаков, но потом они куда-то пропали, и солнце щедро осветило заискрившуюся в белой одежде местность. Началось быстрое таяние рыхлого снега, заструились ручейки.
В пути нам пришлось преодолевать возникшие озерки воды и попадать иногда в месиво пропитанного водой снега. Мы шли в весеннюю распутицу, шагая по целине и не встречая ни дорог, ни даже протоптанных троп.
Над рыжеватыми пятнами проталин взлетали куропатки. Ожившая природа наполнялась их весенними призывными голосами. Токующий на бугорке петушок поднял распущенный веером хвост, закинул голову назад и, волоча по земле белые крылья, самозабвенно пел: «тыр-тыры-ры-ры… тыр-тыры, ры-ры, рарау… Кабьяву, кабьяву, кабьяву…»
Утром мы поставили палатку на солнцепеке, среди лесной прогалины, для чего пришлось немного вскарабкаться по южному склону в верхний этаж лесного пояса. На почти обнаженном от спета скате бугра, среди мха, проглянули крошечные побеги полярной ивы. Кора у них приобрела зеленый оттенок. Там, где снег еще не растаял, он едва прикрывал почву топким слоем и теперь быстро исчезал.